Обзор

То, о чем здесь идет речь, это вечные законы духа в их определенности и субъективность, живущая в них вместе с самосознанием свободы. В восточном мире нравственная субстанция и субъект противостоят друг другу. Первая осознается как природная или абстрактная. Нравственное выступает как деспот для субъекта и выявляется через волю одного, которому противостоят несвободные субъекты. Субъекты точно так же могут основываться и на самих себе: в этом случае они подчинены частным целям, страстям, произволу, безнравственности. Оба эти контрастных момента существуют в восточном мире. В греческом мире они объединены в гармонии. Нравственность едина здесь с субъектом, его цели стали добродетелью. Нравственное является в качестве государства, в котором существует всеобщее. Оно хотя и противостоит индивиду, но целью индивида выступает сама эта сущность. Она представляет собой его собственный интерес, в ней он имеет самосознательную свободу, которой присуща та особенность, что он почитает здесь то, чему он повинуется, и что у него самого есть собственная воля, не имеющая, однако, иного содержания помимо объективного начала, государства. Следовательно, это внешнее поддерживается благодаря воле индивида.

Здесь царство Запада, погружающегося в себя человеческого духа: Здесь это первая ступень духа: человек познает в себе и подтверждает нечто объективное, не зависимое от произвола. Принцип самосознательной свободы содержит в себе полагание цели, по своей природе всеобщей внутри себя и не являющейся особенным вожделением, и притом эта всеобщая цель выступает одновременно и как субъективная цель индивида, осознаваемая, желаемая и осуществляемая им, так что индивид видит собственное достоинство в осуществлении этой цели. Таким образом, дух зависит и не зависит от цели, ибо это его собственная цель. Греческий дух это конкретный дух естественной свежести жизни, которая во всем, что интересует его, хочет выявить его цель как нечто ему принадлежащее. В греческой жизни осуществилась эта собственная воля индивидов, их имманентная деятельность. У человека есть объективная цель, которую он не считает всеохватывающей в своих стремлениях, но ограничивается тем, что принимает деятельное участие лишь в какой-то ее части.

У греков мы сразу же чувствуем себя на родной почве — на почве духа. И хотя наше национальное происхождение и различие языков можно проследить далее, вплоть до Индии, но все же подлинный подъем и истинное возрождение духа следует искать впервые лишь в Греции. Все воспоминания образованного мира ведут свое начало отсюда. Конечно, следует принять во внимание и проследить далее происхождение наций и языков. Но эти истоки национального рождения отличаются от рождения духа в Греции, как мы привыкли воспринимать его. Поэтому в новое время и произошли большие изменения с поворотом к изучению греческого мира. Греция — это мать мировой мудрости, то есть сознания того, что нравственность и право открываются и в мире божественного, что мир также имеет значение.

Европейский дух провел в Греции свою юность, отсюда интерес образованных людей ко всему эллинскому. Я уже сравнивал греческий мир с юношеским возрастом, и не в том смысле, что юность заключает в себе серьезное предназначение в будущем и тем самым необходимо стремится к образованию ради дальнейшей цели, будучи сама по себе крайне незавершенной и незрелой формой и оказываясь наиболее превратной именно тогда, когда она стала бы рассматривать себя как нечто законченное. Но я сравнивал его в том смысле, что юность еще не представляет собой трудовой деятельности, стремления к достижению какой-либо ограниченной рассудочной цели, а, наоборот, предстает как конкретная жизненная свежесть духа. Она выступает в чувственно непосредственной давности как воплощенный дух и одухотворенная чувственность — в единстве, проистекающем из духа. Греция дает нам отрадную картину юношеской свежести духовной жизни. Здесь имеется конкретная, еще чувственная жизненность духа, рожденная из духовного начала и в то же время присутствующая в чувственном облике. Это единство было и у азиатских народов, но теперь оно предстает уже не непосредственно, а как происшедшее из духа. Следовательно, это чувственно-духовное созерцание восточных народов, но рожденное из индивидуальности, из духа. Оно начинается с божественной природности, делающей своим принципом духовное начало. Здесь впервые созревший дух обретает самого себя в качестве содержания своей воли и своего знания, но таким образом, что государство, семья, право, религия являются вместе с тем целями индивидуальности, а последняя лишь благодаря этим целям представляет собой индивидуальность. Взрослый же человек, напротив, живет, работая над осуществлением объективной цели, к которой он последовательно стремится даже наперекор своей индивидуальности.

Высшим образом греческой фантазии является Ахилл. Подобно тому как Троянская война представляет собой начало реальной греческой жизни, так Гомер — это основная Книга, начало духовного осмысления. Это материнское молоко, вспоившее греческий народ. Гомер — это та стихия, которой дышит греческий мир, как человек воздухом. Гомеровский юноша может являться в патриархальном состоянии мира лишь как создание поэта, как дитя представления, он не может явиться вождем, не становясь фантастическим; он еще находится в подчинении у Агамемнона, царя царей. Но греческая жизнь завершается Александром, вторым юношей, прекраснейшей, свободнейшей индивидуальностью, которая когда-либо существовала. Он стоит во
главе созревшего юношества и представляет собой вершину подлинной Греции. Подобно тому как Ахилл — сын поэта, так Александр — достойный сын Греции. Между ними находится период демократий, греческих государств в их прекраснейшей юношеской полноте.

Греческая жизнь есть подлинное деяние юности. Ее открыл Ахилл, поэтический юноша, и завершил Александр Великий, реальный юноша. Оба выступают в борьбе с Азией, Ахилл — как основная фигура в национальном походе против Трои, где греки впервые выступили в их совместной цельности, Александр же становится по его примеру во главе греков и осуществляет месть, уготованную Азии.
Тем самым мы видим, что здесь впервые выступает юношеский дух, который свободен лишь потому, что он умеет освободить себя. Он свободен не благодаря природе, ибо он должен сначала преобразовать ее, освоить и обработать ради своих целей. Следовательно, греческий дух является сначала как обусловленный, он находит как данное то, что он должен изменить. Ему предшествует Азия, и против нее обращена Греция как в своем политическом могуществе, так и в своих представлениях. Государство, семья, право, религия составляют там содержание субстанции, здесь же это содержание является одновременно целью индивидуальности, которая лишь благодаря этим целям становится тем, что она есть.

Государственные образования Востока мертвы и застойны, потому что они прикованы к природе. Только в персидском царстве начинается движение истории. В этом движении греческий мир также представляет собой лишь преходящий образ в том процессе развития духа, благодаря которому дух приходит к самосознанию. Поэтому и у греческого духа как находящегося в движении есть история. Она с необходимостью распадается на три основных эпохи, как и у каждого народа с тех пор. Эти эпохи разграничивают периоды, которые образуются у всякого народа, имеющего развитие во всемирной истории. Первый период — это начало народа, постепенно усиливающегося и становящегося внутри себя реальной индивидуальностью, делающего свое формирование независимым. Второй период — столкновение этого усилившегося народа с предшествующими образами, более ранними всемирно-историческими народами, и его победа вовне. Третий период — это период столкновения с последующими народами и падения благодаря им.

Период начала вплоть до внутреннего завершения, создающего возможность для народа воспринять предшествующее, содержит в себе первое образование народа. У азиатов это образование могло начаться только с природы. У народа же, исходящего из определенной предпосылки, как греческий мир исходит из восточного, — у такого народа в самом начале его выступает чуждая культура, у него двоякое образование, и он воспитывается, с одной стороны, из себя самого, а с другой стороны, чуждыми воздействиями. Этот первый период завершается стягиванием реальной, самобытной силы, обращающейся затем против своей предпосылки.

Второй период — это период победы и счастья, когда народ, обладающий самостоятельностью и силой определяющего его начала, сталкивается с чужим, предшествующим ему всемирно историческим народом. У греков составили здесь эпоху войны с персами, у римлян — войны с Карфагеном. Поскольку народ, избранный мировым духом в качестве своего носителя, побеждает своих предшественников, он восходит к своей высшей вершине. Вместе с тем, однако, в силу своей направленности вовне он оставляет определения своей внутренней сути, и в нем возникает разлад. Период счастья, именно потому, что народ не находится больше в отношении противоположности к предшествующему, преодоленному теперь народу, вновь порождает снятую благодаря его победе противоположность — внутри него самого.

Внутренний распад есть непосредственное следствие этой его победы. С устранением напряженности, направленной вовне, народ распадается внутри. Это обнаруживается и в отделении идеального от реального, выступающем в самостоятельном развитии искусства и науки. Здесь точка падения. Высшая вершина есть начало упадка, из которого проистекает рассудочное стягивание в искусственное единство, вследствие чего первоначальный нравственный дух народа оказывается сломленным внутри себя. Тем самым возникает третий период, борьба, связанная с его отмиранием, совпадающая со столкновением с последующим всемирно-историческим народом, который представляет более высокую ступень духа.

У греческого народа первый период развития Греции внутри себя вплоть до обретения ею силы длится до Мидийских войн. Второй период открывается этим счастьем народа, когда он был на пути к достижению вершины своей нравственности, своего развития, и длится вплоть до Александра Великого, когда народ вовне и внутри себя стал находиться в разладе с собою. Индивидуальность, обособляющаяся сама по себе, вступает тем самым в противоречие с субстанцией и питает уже внутри себя следующий принцип, принцип римлян. Третий период охватывает царство Александра, состояние этого царства при его наследниках и гибель его под властью римлян.

Мы должны здесь заниматься не историей в этих ее внешних очертаниях, а хотим рассмотреть эпохи, отвечающие этим различиям. Следует показать, во-первых, элементы греческого мира — природные и духовные, чтобы составить понятие духа, как он раскрывает себя в образовании, религии и искусстве греческого мира, во-вторых, своеобразие его политического устройства, своеобразие, развившееся преимущественно в афинском и спартанском государствах и в их противоположности, и, в-третьих, в заключение — моменты гибели греческого духа, содержащиеся в самой этой противоположности. Частные исторические особенности мы будем приводить здесь в той мере, в какой они будут соответствовать общим точкам зрения.

Первый раздел. Элементы греческого мира
Второй раздел. Зрелость греческого духа
Третий раздел. Историческое утверждение греческого духа