Переходя к рассмотрению собственно идеального стиля скульптуры, мы должны еще раз напомнить о том, что совершенному искусству необходимо должно предшествовать несовершенное, и притом не только по технике, которая сначала нас здесь не интересует, но и по всеобщей идее, по замыслу и способу идеально представлять ее. Ищущим искусством мы вообще назвали искусство символическое; таким образом, и чистая скульптура также имеет свои предпосылки, символическую ступень, и не только стадию символического искусства вообще, то есть архитектуры, но и такую скульптуру, которой еще присущ символический характер. Что такой скульптурой была египетская, в этом мы сможем убедиться позднее, в третьей главе.

В качестве символического элемента искусства мы можем, рассматривая вопрос с точки зрения идеала и говоря совершенно абстрактно и формально, уже здесь признать несовершенство всякого определенного искусства вообще, например, попытку детей нарисовать человеческую фигуру или вылепить такую фигуру из воска и глины. То, что они производят, есть чистый символ, поскольку оно только намекает на то живое явление, которое он должен собой изобразить: предмет же и его значение он передает совершенно неверно. Так, искусство сначала иероглифично; это не случайный и произвольный знак, а приблизительный рисунок предмета для представления. Для этого достаточно и плохой фигуры, если она только напоминает о том образе, который должна обозначать.

Равным образом благочестие также довольствуется плохими картинами; в изображении, представляющем самую настоящую пачкотню, оно все еще поклоняется Христу, Марии или какому-нибудь святому, хотя такого рода образы индивидуализированы лишь посредством особых атрибутов, например фонаря, решетки, жернова и т. д. Ибо благочестие хочет только того, чтобы изображение вообще напоминало ему о предмете; все остальное добавляет душа, которая благодаря этому хотя и не совершенному изображению должна, однако, наполниться предметом.

Здесь не требуется живого выражения чего-то реально присутствующего, и не оно должно зажечь нас собственной силой; для художественного произведения достаточно уже того, что оно возбуждает в нас общее представление о предметах своими хотя и не вполне адекватными образами. Но представление уже всегда абстрагирует. Знакомый предмет, например дом, дерево, человека, я могу себе легко представить, но представление, хотя оно и вращается здесь в сфере вполне определенного, все же не идет дальше совершенно общих черт. Собственно говоря, оно вообще есть лишь тогда представление, когда в конкретном созерцании оно совершенно уничтожило непосредственную единичность предметов и упростило их. Если представление, которое должно пробудить художественное произведение, есть представление о божественном и должно быть познано всеми, всем народом, то эта цель достигается преимущественно тем, что способ изображения остается неизменным. Вследствие этого искусство становится тогда, с одной стороны, условным, а с другой, — застывшим, как мы видим это не только в древнеегипетском, но также и в древнегреческом и раннехристианском искусстве. Художник был обязан придерживаться определенных форм и повторять их сложившийся тип.

Поэтому великий переход, пробуждающий искусство, мы должны искать лишь там, где художник созидает свободно, руководясь своей идеей, где молния гения ударяет в традиционный материал и сообщает изображению свежесть и жизненность. Лишь здесь духовный тон впервые проникает художественное произведение, не ограничивающееся больше тем, чтобы вообще вызывать представление в сознании и напоминать о более глубоком смысле, который зритель уже помимо этого носит внутри себя. Искусство переходит к изображению этого смысла как всецело жизненного, воплощенного в индивидуальном облике; поэтому оно не останавливается на простой поверхностной всеобщности форм, а с другой стороны, в отношении более частной определенности не придает значения обыденной, преднайденной действительности.

Достижение этой ступени — необходимое условие также и для возникновения идеальной скульптуры. То, что мы должны установить здесь относительно последней, касается следующих аспектов.

Во-первых, речь идет, в противовес только что указанным ступеням, о всеобщем характере идеального облика и его форм.

Во-вторых, мы должны указать те особенные стороны, которые приобретают важное значение: способ изображения лица, одежды, позы и т. д.

В-третьих, идеальный облик есть не только всеобщая форма красоты вообще, но благодаря принципу индивидуальности, характерному для подлинно живого идеала, включает в себя также и аспект обособления и его внутренней определенности, вследствие чего круг скульптуры расширяется, становясь циклом отдельных образов богов, героев и т. д.