Мы назвали прекрасное идеей прекрасного. Это нужно понимать таким образом, что само прекрасное должно быть постигнуто как идея, и притом как идея в определенной форме, как идеал. Идея есть вообще не что иное, как понятие, реальность понятия и единство их обоих. Понятие как таковое еще не является идеей, хотя между ними часто и не делают различия; лишь понятие, присутствующее в своей реальности и положенное в единстве с ней, есть идея.

Мы не должны представлять себе это единство как простую нейтрализацию понятия и реальности, при которой оба теряют свое своеобразно и качество, подобно тому как едкое кали и кислота нейтрализуют друг друга в соли, взаимно притупив свои противоположности. В нашем единстве понятие, напротив, остается господствующим. Ибо в соответствии со своей природой оно в себе уже тождественно с реальностью и поэтому порождает ее из самого себя как свою собственную реальность, которая и является его саморазвитием. Оно не теряет в ней ничего своего, но реализует лишь само себя, понятие, оставаясь в этой объективности в единстве с собою. Такое единство понятия и реальности есть абстрактное определение идеи.

Как ни часто употребляют слово «идея» в теории искусства, все же некоторые весьма превосходные знатоки искусства высказывали чрезвычайную враждебность к этому термину. Новейшим и наиболее интересным образчиком такого отношения к термину «идея» служит полемика г. фон Румора в его «Итальянских исследованиях». Она исходит из практического интереса к искусству и нисколько не затрагивает того, что мы называем идеей. Ибо г. фон Румор, незнакомый с тем, что новейшая философия называет идеей, смешивает идею с неопределенным представлением и с абстрактным, лишенным индивидуальности идеалом, который выдвигается известными теориями и художественными школами. Указывай на определенные согласно своей истине и ясно очерченные природные формы, фон Румор противопоставляет их идее и абстрактному идеалу, создаваемому художником из самого себя. Разумеется, художественное творчество, руководящееся такими абстракциями, неправомерно и столь же неудовлетворительно, как если бы мыслитель мыслил согласно неопределенным представлениям и не шел бы в своем мышлении дальше неопределенных содержаний. Но от такого упрека свободно во всех отношениях то, что мы обозначаем выражением «идея», ибо последняя всецело конкретна внутри себя; она представляет собой целостность определений и прекрасна лишь как непосредственное единство с соразмерной ей объективностью.

Г-н фон Румор, высказавшись в своих «Итальянских исследованиях» (т. I, стр. 145 — 146), приходит к следующему заключению: «Красота в самом общем и, если угодно, современном смысле охватывает собою все те свойства вещей, которые возбуждают чувство зрения, доставляя этим удовлетворение, или настраивают через него особым образом душу и радуют дух». Эти свойства, по его мнению, распадаются в свою очередь на три разряда, «из которых один действует лишь на чувственный глаз, другой действует на особую, по-видимому, врожденную человеку способность постигать пространственные отношения, а третий, в первую очередь, на интеллект и лишь затем через познание — на чувство». Это последнее важное свойство покоится, по мнению нашего автора, на формах, «которые совершенно независимо от чувственно приятного и от красоты меры вызывают известное, нравственно-духовное приятное чувство, отчасти проистекающее из радостного характера вызванных (нужно думать, нравственно-духовных?) представлений, отчасти же прямо возникающее из удовольствия, которое вызывается в нас одной лишь деятельностью ясного познавания» (стр. 144).

Таковы определения прекрасного, выдвинутые этим основательным знатоком искусства. Для известной ступени образования эти положения, может быть, и достаточны, но философски они никак не могут удовлетворять нас. По существу, это рассуждение сводится лишь к тому, что в чувстве зрения или в духе, а также в интеллекте вызывается удовольствие, что пробуждается переживание, вызывается приятное чувство. Вокруг такого пробуждения удовольствия вращаются все суждения фон Румора. Но с этим сведением действия прекрасного к чувству, к приятному давно уже покончил Кант, ибо уже он пошел дальше чувства прекрасного.

Обратимся от этой полемики к рассмотрению не затронутой ею идеи. Как мы видели, в ней имеется конкретное единство понятия и объективности.

а) Что касается природы понятия как такового, то оно не является в самом себе абстрактным единством, в противоположность различиям, характеризующим реальность, а уже в качестве понятия оно есть единство различенных определенностей и, следовательно, конкретная целостность. Так, например, представления «человек», «синий» и т. д. должны прежде всего называться не понятиями, а абстрактными общими представлениями, которые становятся понятиями лишь в том случае, когда мы показываем относительно них, что они содержат в себе различные стороны в единстве, ибо это в самом себе определенное единство и составляет понятие. Например, представление «синее» как цвет имеет своим понятием единство, и притом специфическое единство, светлого и темного, представление «человек» охватывает противоположности между чувственностью и разумом, телом и душой; однако человек не просто состоит из этих сторон как безразличных друг другу составных частей, а содержит их согласно понятию в конкретном, опосредствованном единстве. Понятие же в такой мере представляет собой абсолютное единство своих определенностей, что последние не существуют сами по себе и не могут выйти из этого единства и реализоваться в самостоятельном отдельном существовании. Благодаря этому понятие содержит в себе все свои определенности в форме этого идеального, духовного единства и этой всеобщности, составляющих его субъективность в отличие от реального и объективного.

Золото, например, обладает специфической тяжестью, определенным цветом, особенным отношением к разнообразным кислотам. Это — различенные определенности, но они слиты в единство, ибо каждая тончайшая частица золота содержит их в нераздельном единстве. Для нас они распадаются, но в себе согласно своему понятию они слиты в нераздельное единство. Такой же характер лишенного самостоятельности тождества носят и различия, которыми обладает внутри себя истинное понятие. Более подходящий пример доставляет нам наше собственное представление и вообще самосознательное «я». То, что мы называем душой и, более точно, «я», есть само понятие в его свободном существовании. «Я» содержит в себе множество различнейших представлений и мыслей; это целый мир представлений. Однако это бесконечно многообразное содержание, поскольку оно находится в «я», остается совершенно бестелесным и нематериальным и, так сказать, сжато в этом идеальном, духовном единстве как чистое, совершенно прозрачное свечение «я» внутри самого себя. Таков тот способ, которым понятие содержит свои различенные определения в идеальном, духовном единстве.

Ближайшими определениями понятия, принадлежащими ему по самой его природе, являются всеобщее, особенное и единичное. Каждое из этих определений, само по себе взятое, было бы голой односторонней абстракцией. Однако в понятии они наличны не в этой односторонности, а в их идеальном, мысленном единстве. Понятие есть всеобщее, которое, с одной стороны, отрицает себя само через себя, чтобы стать определенностью и обособлением, но, с другой стороны, также и снимает эту особенность как составляющую отрицание всеобщего. Ибо в особенном, которое представляет собой лишь особенные стороны самого всеобщего, последнее не приходит к чему-то абсолютно другому, а восстанавливает в особенном свое единство с собою как всеобщим. B этом возвращении к себе понятие есть бесконечное отрицание, но это не отрицание по отношению к иному, а самоопределение, в котором оно остается соотносящимся лишь с собою утвердительным единством. Таким образом, оно есть истинная единичность как всеобщность, которая в своих особенностях смыкается лишь сама с собой. Высшей иллюстрацией этой природы понятия может быть признано то, что мы вкратце сказали выше относительно сущности духа.

Благодаря этой бесконечности внутри себя понятие уже в самом себе является целостностью. Будучи единством с собою в своем инобытии, оно свободно и обладает любым отрицанием лишь как самоопределением, а не как чужеродным ограничением посредством другого. Но в качестве такой целостности понятие содержит в себе все то, что выявляет реальность как таковая и что возвращает идею в опосредствованное единство. Тот, кто полагает, что идея — это нечто совершенно другое, чем понятие, нечто отличное от него, не знает ни природы идеи, ни природы понятия. Однако понятие отличается от идеи тем, что оно есть обособление лишь in abstracto, ибо определенность, находясь в понятии, остается замкнутой в единстве и идеальной, духовной всеобщности, представляющей собой элемент понятия.

Но в таком случае само понятие еще сохраняет свою односторонность и страдает тем недостатком, что, хотя оно в самом себе является целостностью, оно свободно развивает лишь аспект единства и всеобщности. Так как эта односторонность несоразмерна сущности понятия, то оно согласно собственному понятию снимает ее. Оно отрицает себя в качестве этого идеального, духовного единства и этой идеальной всеобщности, и все то, что они заключают внутри себя в идеальной субъективности, получает возможность стать реальной, самостоятельной объективностью. Понятие собственной деятельности полагает себя как объективность.

b) Поэтому объективность, рассматриваемая в ее для-себя-бытии, сама есть не что иное, как реальность понятия, но понятия, существующего в форме самостоятельного обособления и реального различения всех тех моментов, идеальным, духовным единством которых было понятие с его субъективной стороны.

Так как только понятие должно дать себе объективное существование и реальность, то объективность должна в самой себе сделать понятие действительным. Однако понятие есть опосредствованное идеальное, духовное единство своих особенных моментов. В сфере своего реального различия идеальное, соответствующее понятию единство особенностей должно восстановить себя в них же самих. В них должна существовать не только реальная особенность, но и их опосредствованное в идеальность единство. Сила понятия в том и заключается, что оно не отказывается от своей всеобщности и не теряет ее в разрозненной объективности, а проявляет свое единство как раз через посредство и в сфере реальности. Ибо ого собственное понятие в том и состоит, что в своем инобытии оно сохраняет единство с собою. Лишь таким образом оно является действительной и истинной целостностью.

c) Эта целостность есть идея. Именно идея есть не только идеальное, духовное единство и субъективность понятия, но также и его объективность, однако такая объективность, которая не противостоит понятию как нечто лишь противоположное, а в которой понятие соотносится с самим собою. С обеих сторон — со стороны субъективного и со стороны объективного понятия — идея есть некое целое и одновременно с этим вечно осуществляющееся и осуществленное совпадение и опосредствованное единство этих целостностей. Лишь понятая таким образом, идея есть истина, и притом вся истина.