ИЗ ИЕНСКИХ ЛЕКЦИЙ

Мнемозина, или абсолютная Муза, искусство, делает образы духа внешне наглядными, зримыми и слышимыми. Сама эта Муза — это сознание народа, высказанное в его всеобщности. Художественное произведение мифологии распространяется в живой традиции. Как сами поколения возрастают, освобождая свое сознание, так и это произведение возрастает, очищается и зреет. Художественное произведение — это всеобщее достояние, как бы произведение всех. Каждое поколение передает его, украсив, следующим, продолжая тем работу над освобождением абсолютного сознания. Те, которые были названы гениями, приобрели особое мастерство в том, чтобы сделать своим произведением всеобщие образы народа, как другие делают что-то другое. Созданное ими — это не их вымысел, а вымысел всего народа, это обретение, означающее, что народ обрел свою сущность. Художнику как таковому принадлежит лишь его формальная деятельность, его особое мастерство в определенном способе изображения; и этому он был научен во всеобщем мастерстве. Он подобен тому, кто находится среди рабочих, сооружающих каменный свод, остов которого невидимо существует как идея. Каждый кладет камень, в равной мере и художник. То, что он — последний, случайно; в то время как од кладет камень, свод уже сам несет себя. Когда он кладет этот камень, он видит, что целое — это свод, высказывает это и считается его изобретателем. Или подобно тому как у рабочих, ищущих источник, тот, которому случается вынуть последний пласт земли, делает ту же работу, что и другие, — и ему открывается источник.

То же самое происходит во время политической революции. Мы можем представить себе народ находящимся под землей, а над ним — море. Вынимая сверху камень и используя его для себя и для общего подземного строительства, каждый думает, что работает для себя и для сохранения целого. Начинает изменяться давление воздуха, всеобщей стихии, оно вызывает жажду воды. Стесненные, они не знают, что с ними, и, чтобы помочь себе, копают все выше, желая улучшить свое подземное состояние. Корка становится прозрачной. Один, заметив это, кричит: вода! — выбрасывает прочь последний пласт, и море вторгается, и оно поит, и топит их. — Так и художественное произведение — это создание всех. Тот, кто завершает его, работая над ним последним, — любимец Мнемозины.— Правда, если в наше время живой мир не создает в себе произведения искусства, художник должен перенестись воображением в прошедший мир; он должен представить себе этот мир в воображении, но это придает его произведению характер мечтания или неживого бытия, прошлого.

Природа есть нечто целое для живого и, если хотите, поэтического созерцания. Разнообразие природы проходит перед ним как ряд живых существ, и оно узнает в кусте, в воздухе и воде своих братьев. Для этого поэтического созерцания природы она предстает, конечно, как абсолютное целое, как нечто живое. Однако эта жизненность есть индивидуальность в ее формировании. По своей внутренней сути живые существа представляют собой то же самое, но они обладают по отношению друг к другу абсолютной внешностью бытия. Каждое существует для себя, и их движение относительно друг друга абсолютно случайно. В этой разрозненной жизни каждое с одинаковым правом выступает против другого, и, поскольку бесконечность их единичности является разрушением жизни, она сама по себе не оправдана. Ее созерцание является чувствительной болью. Нравственные индивидуальности выступают вне природы. Она является только чем-то приданным, их орудием. Там, где она представляет собой нечто большее, где нравственные существа как бы стремятся сохранить себя в своем наслаждении, унижая себя этим, — идиллическая поэзия, — там они сами впадают в ту унижающую чувствительность и в ту ограниченность жизни, убожество которых может заинтересовать только формально, в качестве изображения.