Если мы поставим теперь второй вопрос о том своеобразном, отличном от других искусств способе освоения, в форме которого музыка — в качестве сопровождения или независимо от какого-либо определенного текста — может постигать и выражать особенное содержание, то я уже сказал ранее, что среди всех других искусств музыка заключает в себе наибольшие возможности освободиться не только от любого реального текста, но и вообще от выражения какого-либо определенного содержания, находя удовлетворение в замкнутом, ограниченном чисто музыкальной сферой звуков течении сочетаний, изменений, противоположностей и опосредствований. Но в таком случае музыка остается пустой, лишенной смысла и не может считаться собственно искусством, поскольку в ней отсутствует основной момент всякого искусства — духовное содержание и выражение. Только когда в чувственной стихии звуков и их многочисленных конфигураций выражается духовное начало в соразмерной ему форме, музыка возвышается до уровня подлинного искусства независимо от того, раскрывается ли это содержание само по себе более конкретно в словах или не дается столь определенно и должно восприниматься в звуках, их гармонических соотношениях и мелодическом одушевлении.

α. В этом отношении своеобразная задача музыки состоит в том, что она представляет любое содержание для духа не так, как оно существует в сознании — в качестве общего представления или как оно дано для созерцания — в виде определенного внешнего образа, а таким способом, каким оно становится живым в сфере субъективного внутреннего мира. Воплотить в звуках эту скрытую в себе жизнь или дополнить ею высказанные слова и представления и погрузить в эту стихию представления, чтобы воссоздать их для переживания и сопереживания, — такова трудная задача музыки, доставшаяся ей в удел.

αα. Поэтому внутренняя жизнь как таковая является формой, в которой музыка может постигнуть свое содержание и тем самым воспринять в себя все то, что вообще может войти во внутренний мир и облечься в форму чувства. Но в этом и заключается вместе с тем назначение музыки, что она не должна работать для созерцания, а должна ограничиваться тем, чтобы делать проникновенность постижимой для внутреннего мира, — способствуя ли тому, чтобы субстанциальная внутренняя глубина содержания как такового проникала в глубины души, или предпочитая изображать жизнь содержания в каком-либо единичном субъективном внутреннем мире, так что эта субъективная проникновенность сама становится собственным предметом музыки.

ββ. В абстрактной внутренней жизни ближайшей особенностью, с которой связана музыка, является чувство, развертывающаяся субъективность «я», которая хотя и переходит в содержание, однако оставляет его в этой непосредственной, лишенной каких-либо внешних связей замкнутости в «я». Тем самым чувство всегда остается лишь облачением содержания, и именно эта сфера и принадлежит музыке.

γγ. Здесь музыка дает простор для выражения всех особенных чувств, и все оттенки радости, веселья, шутки, каприза, восторга и ликования души, все градации страха, подавленности, печали, жалобы, горя, скорби, тоски и т. д. и, наконец, благоговения, преклонения, любви и т. п. становятся своеобразной сферой музыкального выражения.

β. Уже за пределами искусства звук в качестве междометия, в качестве крика от боли, вздоха, смеха является непосредственным живым проявлением душевных состояний и чувств, «ах» и «увы» души. В этом и заключается самореализация и объективация души как души — в выражении, стоящем посредине между бессознательным погружением и возвращением в себя к внутренним определенным мыслям, в созидании, носящем не практический, а теоретический характер, подобно тому как птица в своем пении наслаждается и реализует самое себя.

Однако чисто естественное выражение междометий еще не является музыкой. Хотя эти выкрики и не представляют собой артикулированных произвольных знаков представлений, подобно звукам языка, и поэтому не высказывают представленного содержания в его всеобщности в качестве представления, но через звук и в звуке они обнаруживают непосредственно вкладываемое в них настроение и чувство, которое, будучи исторгнуто, облегчает сердце. Однако это освобождение еще не является освобождением посредством искусства. В противоположность этому музыка должна заключить чувства в определенные звуковые соотношения, лишить естественное выражение дикости и грубости и смягчить его.

γ. Таким образом, хотя междометия и составляют исходный пункт музыки, однако сама она является искусством лишь как междометие, получившее форму каданса. В этом отношении музыка в большей мере, чем живопись и поэзия, должна художественно разработать свой чувственный материал, прежде чем он сможет выразить духовное содержание в адекватной искусству форме. Конкретный способ, каким достигается такое соответствие звукового материала, мы рассмотрим позднее. Теперь же я хочу повторить, что звуки в самих себе представляют собой целостность различий, которые могут расходиться и соединяться между собой, образуя многообразнейшие виды непосредственных сочетаний, существенных противоположностей, противоречий и опосредствований. Этим противоположностям и соединениям, а также разнообразию их движения и переходов, их вступления, развития, борьбы, саморазрешения и исчезновения соответствует — в большей или меньшей степени — внутренняя природа того или иного содержания и чувств, в форме которых это содержание становится достоянием сердца и души. Таким образом, постигнутые и воплощенные и этой соразмерности, подобные сочетания звуков дают одушевленное выражение того, что существует в духе в качестве определенного содержания.

Стихия звука оказывается более родственной внутренней простой сущности содержания, чем чувственный материал прежних искусств, потому что звук не застывает в пространственные фигуры и не сохраняет устойчивости в качестве многообразной вне- и рядоположности, а принадлежит идеальной, духовной сфере времени И поэтому В нем нет различия между простым внутренним содержанием и конкретным телесным обликом и явлением. То же самое касается и формы переживания содержания, выражаемого музыкой по преимуществу. В созерцании и представлении, как и в самосознательном мышлении, уже выступает необходимое разграничение созерцающего, представляющего и мыслящего «я» и созерцаемого, представляемого или мыслимого предмета; в чувстве же это различие устранено или совсем еще не выявлено, а содержание нераздельно сплетено с внутренним миром как таковым. Если же музыка соединяется с поэзией в качестве сопровождения или, наоборот, поэзия с музыкой — в качестве проясняющего истолкования, то музыка при этом не может стремиться к внешнему воплощению или воспроизведению представлений и мыслей, как они постигаются самосознанием в качестве таковых. Как уже было сказано, она должна либо довести до чувства простую природу содержания в сочетаниях звуков, родственных внутренней связи этого содержания, либо же постараться выразить своими звуками, сопровождающими и одушевляющими поэзию, само то чувство, которое может пробудиться содержанием созерцаний и представлений в столь же со чувствующем, как и представляющем духе.