Принцип понимания и изображения в христианской скульптуре с самого начала непосредственно не совпадает с материалом и формой скульптуры, как это имеет место в классическом идеале греческой фантазии и искусства. Ибо романтическое искусство, как мы видели во второй части, имеет в основном дело с внутренней жизнью, замкнувшейся в себе и отвратившейся от внешнего мира, с духовной, соотносящейся с особою субъективностью, которая хотя и обнаруживается во внешнем, но позволяет этому внешнему бытию проявляться самому по себе со всеми его частными особенностями, не принуждая его к слиянию с внутренним и духовным, как этого требует идеал скульптуры. Боль, страдания тела и духа, мученичество и раскаяние, смерть и воскресение, духовная субъективная личность, проникновенность, любовь, сердце и душа — все это подлинное содержание религиозной романтической фантазии не является таким предметом, которому абстрактный внешний облик как таковой в его пространственной цельности и материальное бытие в своем чувственном существовании, установленном не идеальным, духовным способом, могли бы доставить всецело соответствующую форму и столь же созвучный материал. Поэтому в романтическом искусстве скульптура не задает основного тона для остальных искусств и для всей жизни, как в Греции, а уступает свое место живописи и музыке — искусствам, более адекватно выражающим внутреннюю жизнь души и свободные от внутреннего начала частные особенности внешнего бытия.

Правда, мы видим, что и в эпоху христианства деревянные, мраморные и бронзовые скульптурные изображения, серебряные и золотые изделия были очень распространены и часто изготовлялись с большим мастерством. Но все же скульптура не является здесь тем искусством, которое, подобно греческой скульптуре, давало бы подлинно адекватный образ божества. Религиозная романтическая скульптура в еще большей степени, чем греческая, является украшением архитектуры. Святые помещаются преимущественно в нишах башенок и контрфорсов или у входных врат. Рождение, крещение, история страданий и воскресения и множество других событий из жизни Христа, грандиозные сцены Страшного суда и т. д. в силу своего внутреннего разнообразия более подходят для рельефного изображения на церковных вратах, на стенах, купели, лавках хора и т. д., легко переходя в арабески.

Вообще, поскольку здесь существует духовный внутренний мир, выражение которого преобладает, скульптура в большей степени пользуется здесь живописным принципом, чем идеальная пластика. С другой стороны, скульптура проникает в обыденную жизнь и приобретает вследствие этого портретный характер, который, как и в живописи, характерен и для религиозных изображений. Таков, например, образ человека с гусями на рынке в Нюрнберге, который очень высоко ценили Гёте и Мейер. Это крестьянский парень, необычайно живо изображенный в бронзе (ибо мрамор для этого не годится); в каждой руке он несет по гусю для продажи. Многие скульптуры, находящиеся в церкви святого Зебальда и во многих других церквах и зданиях, особенно того периода, который предшествовал Петру Фишеру, изображая религиозные предметы, например историю страстей, отчетливо передают эти частные моменты формы, выражения лица и жестов, особенно в оттенках страдания.

Поэтому романтическая скульптура, которая довольно часто заблуждалась и совершала величайшие ошибки, верна собственному принципу пластики там, где она опять смыкается с греками и, разрабатывая античные сюжеты в духе самых древних или же изготовляя статуи героев и царей и скульптурные портреты, стремится приблизиться к античности. Особенно часто это происходит теперь. Но и в области религиозных сюжетов скульптура сумела создать превосходные вещи. Я хочу здесь напомнить только о Микеланджело. Величайшее восхищение вызывает его мертвый Христос, слепок которого находится в Королевском собрании. Скульптура Марии в женской церкви в Брюгге — превосходное произведение, но некоторые считают его не подлинным. Но больше всего меня привлекает надгробный памятник графа Нассау в Бреде. Фигуры графа с супругой, в человеческий рост, из белого алебастра, возлежат на черной мраморной плите. По углам памятника стоят Регул, Ганнибал, Цезарь и римский воин в согнутой позе; они несут на себе черную плиту, похожую на первую.

В высшей степени интересна характерная фигура Цезаря, изображенная Микеланджело. При воплощении же религиозных сюжетов необходимы дух, мощь фантазии, сила, основательность, смелость и искусность подобного мастера, для того чтобы творчески и своеобразно связать пластический принцип древних с тем видом одушевления, который свойствен романтическому искусству. Ибо, как уже было сказано, все направление христианского чувства там, где сильнее всего развито религиозное созерцание и представление, устремлено не к классической форме идеальности, составляющей ближайшее и высшее определение скульптуры.

Здесь начинается переход скульптуры в другой принцип художественного восприятия и изображения, который для своей реализации нуждается и в другом чувственном материале, В классической скульптуре средоточием является объективная, субстанциальная индивидуальность, выраженная в человеческом облике. Эта скульптура столь высоко ценила человеческий облик как таковой, что абстрактно удерживала чистую красоту облика, сохраняя ее для изображения божественного. Но вследствие этого человек, как он изображается здесь, по своему содержанию и форме не является полным, цельным, конкретным человеком; антропоморфизм искусства в древней скульптуре не завершен. Ибо ему не хватает как человечности в ее объективной всеобщности, отождествленной вместе с тем с принципом абсолютной личности, так и человеческого в его обычном понимании, то есть момента субъективной единичности, человеческой слабости, особенности, случайности, произвола, непосредственной естественности, страсти и т. д. Этот момент должен войти в указанную всеобщность, чтобы вся индивидуальность, субъект во всем своем объеме и в бесконечной сфере своей действительности могли стать принципом содержания и способа изображения.

В классической скульптуре один из этих моментов — человеческое в его непосредственной природности — проявляется отчасти лишь в изображении животных, полуживотных, фавнов и т. д., не возвращаясь в субъективность и не полагаясь в ней отрицательным образом. Отчасти же античная пластика в самой себе переходит к особенному и направленности вовне, выражающимся лишь в приятном стиле, который представлен в тысячах забавных и причудливых деталей. Но ей зато совершенно не хватает принципа глубины и бесконечности субъективного внутреннего примирения духа с абсолютным, идеального, духовного соединения человека и всего человечества с богом. Правда, христианская скульптура наглядно выявляет то содержание, которое искусство приобретает в соответствии с этим принципом, но именно ее способ изображения показывает, что скульптура непригодна для воплощения этого содержания. Поэтому должны появиться другие виды искусства, которые смогут осуществить то, что оказалось непосильным для скульптуры. Эти новые искусства, поскольку они более всего соответствуют романтической художественной форме, мы можем объединить общим именем романтических искусств.