Во-первых, что касается атрибутов и прочих внешних предметов — характера убранства, оружия, утвари, сосудов и вообще тех вещей, которые включены в окружающую среду, — то эти внешние моменты изображены в выдающихся скульптурных произведениях очень просто и соблюдают меру и границу. Они даны лишь в той мере, в какой это необходимо для понимания и обозначения содержания, ибо сам по себе облик, его выражение, а не побочные внешние моменты должны составлять духовный смысл и впечатление. Но и наоборот, подобные обозначения становятся необходимыми для того, чтобы узнать определенных богов. А именно всеобщая божественность, составляющая в изображении каждого отдельного бога субстанциальное начало, порождает в силу этой одинаковой основы близкое родство выражения и облика, так что теперь каждый из богов снова освобождается от своей особенности и может существовать и в других состояниях и способах изображения, а не только в тех, которые ему вообще свойственны. Вследствие этого особый характер выступает в нем не всегда вполне строго; часто лишь внешние черты позволяют его распознать. Из этих признаков я вкратце укажу на следующие.

α. Об атрибутах в собственном смысле я уже говорил, когда рассматривал классическую форму искусства и ее богов. В скульптуре атрибуты в еще большей мере теряют свой самостоятельный, символический характер и сохраняют право на изображение лишь в качестве внешнего знака, родственного какой-нибудь стороне определенных богов; их помещают либо на фигуре, изображающей лишь саму себя, либо рядом с ней. Атрибуты часто заимствуются из царства животных. Зевс, например, изображается с орлом, Юнона — с павлином, Вакх — с тигром и пантерой, влекущими его колесницу, потому что, как говорит Винкельман (т. II, стр. 503), эти животные постоянно испытывают жажду и хотят вина; точно так же Венера изображается с зайцем или голубем.

Другими атрибутами являются домашняя утварь или орудия, связанные с той деятельностью и делами, которые приписываются каждому богу сообразно его определенной индивидуальности.

Так, например, Вакх изображается или с жезлом, вокруг которого обвиваются листья плюща и ленты, или с лавровым венком для обозначения того, что он был победителем в его походе на Индию, или с факелом, которым он светил Церере.

Подобные детали — из них я, разумеется, привел здесь только самые известные — особенно привлекают к себе проницательность и ученость знатоков древности и доводят их до мелочных изысканий; они заходят часто слишком далеко и усматривают глубокий смысл там, где его совершенно нет. Так, например, две знаменитые дремлющие женские фигуры, находящиеся в Ватикане и в вилле Медичи, принимались ими за изображения Клеопатры только потому, что у них на руках был браслет в виде гадюки; археологам при виде змеи тотчас же вспомнилась смерть Клеопатры, подобно тому как благочестивому отцу церкви в таком случае тотчас же приходит на ум первый змий, соблазнивший в раю Еву. На самом же деле у греческих женщин был обычай носить браслеты, имевшие форму извивающейся змеи, и сами браслеты назывались змеями. И действительно, уже Винкельману (т. V, кн. 6, гл. 2, стр. 56; т. VI, кн. 11, гл. 2, стр. 222) его правильное чутье подсказало мысль, что нельзя рассматривать эти фигуры как изображение Клеопатры, а Висконти («II Museo Pio-Clementino descritto», т. 2, 1784, стр. 89—92), наконец, определенно признал их за Ариадн, погруженных в дремоту от скорби, причиненной им удалением Тесея.

Как бы бесконечно часто ни ошибались здесь и сколь мелочной ни казалась бы проницательность, исходящая из подобных незначительных внешних черт, все же этот способ критики и исследования необходим, потому что часто только таким путем можно выявить более точно определенность какого-либо образа. Однако, используя этот способ, мы встречаем то затруднение, что образ и атрибуты его не всегда присущи лишь одному богу, а оказываются общими нескольким богам. Например, чашу мы находим не только рядом с Юпитером, Аполлоном, Меркурием, Эскулапом, но и рядом с Церерой и Гигией; хлебные колосья также являются атрибутами нескольких женских божеств; лилию мы находим в руке Юноны, Венеры и Надежды; даже молнию мечет не только Зевс, но также и Паллада, которая в свою очередь носит эгиду не одна, а вместе с Зевсом, Юноной и Аполлоном (Винкельман, т. II, стр. 491). Происхождение индивидуальных богов из нераздельного и неопределенного общего значения влечет за собой древние символы, принадлежащие этой всеобщей и потому свойственной всем божествам природе.

β. Другие детали — оружие, сосуды, лошади и т. д.— скорее встречаются в тех произведениях, в которых вместо простого покоя богов стали изображать действия, группы, ряд фигур, как это бывает в рельефе. Поэтому здесь могут найти более широкое применение внешне многообразные обозначения и намеки. В дарах, посвященных богам и состоявших из различных художественных произведений (преимущественно статуй), в изображениях победителей на олимпийских играх, но главным образом в монетах и резных камнях богатый творческий изобретательный ум греков имел обширное поприще, чтобы ввести в них символические и прочие детали, имеющие, например, к местонахождению города и т. д. отношение.

γ. Глубже характеризуют индивидуальность богов такие взятые из внешней среды признаки, которые принадлежат самому определенному облику и образуют составную его часть. К ним следует причислить специфический характер одежды, вооружения, прически, убора и т. д.; для более точного их уяснения я, однако, ограничусь здесь немногими цитатами из Винкельмана, у которого был острый глаз на такие различия.

Среди отдельных богов Зевса можно узнать преимущественно по характеру расположения волос, так что Винкельман утверждает (т. IV, кн. 5, гл. 1, § 29), что какую-нибудь голову можно определить как голову Юпитера уже по волосам на лбу или по бороде, даже если бы от статуи ничего больше не осталось. «На лбу, — говорит Винкельман (гл. 1, § 31), — волосы поднимаются вверх, и их кудри, изгибаясь узкой дугой, падают опять по обе стороны». Этот способ изображения волос Зевса был так твердо установлен, что его сохранили даже у его сыновей и внуков. В этом отношении, например, голову Юпитера с трудом можно отличить от головы Эскулапа; последний, однако, имеет другую бороду и усы, расположенные больше дугой, между тем как у Юпитера «усы, загибающиеся около рта, сливаются с бородой».

Прекрасную голову статуи Нептуна в вилле Медичи (позднее — во Флоренции) Винкельман отличает от головы Юпитера по более курчавой бороде, кроме того, по густым усам и по более вьющимся волосам головы. Паллада, в отличие от Дианы, носит длинные волосы, завязанные внизу и ниспадающие локонами под обручем; Диана же, напротив, носит их собранными кверху со всех сторон и связанными в пучок на макушке. Голова Цереры покрыта до затылка; при этом она кроме колосьев носит, подобно Юноне, также и диадему, «спереди которой, — как говорит Винкельман (т. IV, кн. 5, гл. 2, § 10), — волосы разбросаны в милом беспорядке; этим, может быть, намекается на печаль, вызванную похищением ее дочери Прозерпины». Аналогично индивидуализированы и другие внешние черты. Так, например, Палладу можно узнать по ее шлему и его определенному виду, по характеру ее одежды и т. д.