Таков общий характер классического идеала, дальнейшее развертывание которого нам придется подробнее рассмотреть при анализе отдельных искусств. Здесь же мы должны сделать лишь одно замечание. Боги и люди в классическом искусстве, как бы они ни развивались в направлении к частному и внешнему, все же должны сохранить положительную нравственную основу.

Субъективность все еще остается в единстве с субстанциальным содержанием своей мощи. Подобно тому как природное сохраняет в греческом искусстве гармонию с духовным и подчинено внутреннему в качестве адекватной формы существования, так и субъективная, внутренняя сущность человека всегда изображается в прочном тождестве с подлинной объективностью духа, то есть с существенным содержанием нравственности и истины.

Взятый с этой стороны классический идеал не знает ни разделения внутреннего аспекта и внешней формы, ни такого разрыва, когда на одной стороне оказывается субъективное и тем самым абстрактно произвольное в целях и в страстях, а на другой — всеобщее, ставшее в силу этого абстрактным. Основой характера все еще должно быть субстанциальное начало, а дурные, грешные, злые черты замыкающейся внутри себя субъективности исключены из классического искусства. Прежде всего искусству здесь совершенно чужды жестокость, злоба, подлое и отвратительное, получающее известное место в искусстве романтическом. Правда, мы видим, что греческое искусство берет своим предметом многочисленные проступки, матереубийство, отцеубийство и другие преступления против семейной любви и благочестия. Однако оно не изображает их как ужасное событие или (это недавно у нас было модой) как то, к чему приводит неразумие так называемой судьбы, обладающей лишь ложной видимостью необходимости. Если люди и совершают проступки, а боги повелевают и защищают эти нарушения, то такие действия всякий раз изображаются под углом зрения той или иной действительно присущей им правомерности.