Подобно тому как в изречении оракула содержание находится во всеведающих и проявляющих волю богах, а формой внешнего явления служит абстрактно внешнее и природное, так, с другой стороны, природное в его всеобщих силах и указываемых им действиях становится содержанием, из которого самостоятельная индивидуальность еще должна будет вырваться; ее ближайшей формой становится лишь формальное и поверхностное олицетворение. Отвержение этих чисто природных сил, антагонизм и борьба, посредством которых они побеждаются, есть как раз тот важный пункт, которым мы обязаны прежде всего классическому искусству в собственном смысле; этот пункт мы и подвергаем более тщательному рассмотрению.

α. Первое, на что мы можем обратить внимание, касается того обстоятельства, что теперь мы не имеем дела с завершенным и лишенным чувственного характера богом в качестве начала всех вещей, как это было в миросозерцании, имеющем своим предметом возвышенное, или отчасти даже в индийском миросозерцании. В классическом искусстве исходным пунктом являются боги природы, и притом сначала более общие силы природы — древний Хаос, Тартар, Эреб — все эти дикие подземные существа, — затем Уран, Гея, титанический Эрос, Кронос и т. д. Из них возникают более определенные силы — например, Гелиос, Океан и т. д., которые становятся природной основой для позднейших духовно индивидуализированных богов. Здесь, следовательно, снова появляются изобретенные фантазией и развитые искусством теогония и космогония, первые боги которых, с одной стороны, еще не определены для созерцания или расширяются до безмерности, а с другой стороны, имеют еще много символических черт.

β. Что касается более определенного различия в пределах самих этих титанических сил, то они представляют собою:

αα. Во-первых, теллурические, сидерические силы, лишенные духовного и нравственного содержания; они необузданны, грубы, дики, безобразны, грандиозны и бесформенны, как будто были созданы индийской или египетской фантазией. Сначала они находятся под властью Урана вместе с другими чудовищами природы, как, например, Бронтом, Стеропом, а также сторукими Коттом, Бриареем и Гиесом, гигантами и т. д., а затем под властью Кроноса, главного титана, который, очевидно, есть нечто олицетворяющее время и который поглощает всех своих детей, подобно времени, уничтожающему все свои порождения. Этот миф не лишен символического смысла. Ибо природная жизнь в самом деле подчинена времени и дает существование лишь преходящему, точно так же как доисторический период народа, который является лишь нацией, племенем, но не образует государства и не преследует устойчивых в самих себе целей, предоставлен власти времени, протекающего вне истории. Только в законе, в нравственности, в государстве содержится нечто устойчивое, пребывающее в мимолетном существовании поколений; так и муза сообщает длительность и прочность всему тому, что в качестве природной жизни и действительного деяния лишь мимолетно и претерпевает судьбу всего бренного.

ββ. Этому кругу древних богов принадлежат не только природные силы как таковые, но и силы, ближайшим образом властвующие над стихиями. Особенно важное значение имеет первая обработка металла с помощью той силы природы, которая сама является еще грубой стихийной силой, — воздуха, воды, огня. Здесь мы можем указать на корибантов, тельхинов, являющихся как благодетельными, так и злыми демонами, на петаков, пигмеев, на искусных в горных работах маленьких толстопузых карликов.

Но как о выдающемся переходном образе мы должны упомянуть о Прометее. Прометей — титан своеобразный, и его история заслуживает особенного внимания. Вместе со своим братом Эпиметеем он сначала дружит с новыми богами. Затем он выступает как благодетель людей, которые помимо этого эпизода не играют никакой роли в отношениях между новыми богами и титанами. Он приносит людям огонь и тем самым дает им возможность заботиться об удовлетворении своих потребностей, развивать технические искусства и т. д., что, однако, уже не представляет собою ничего природного и поэтому как будто не находится ни в какой связи с титаническим. За этот поступок Зевс карает Прометея, пока наконец Геркулес не освобождает его от мучений. На первый взгляд кажется, что во всем этом нет ничего титанического, и можно было бы даже считать непоследовательным, что Прометей, подобно Церере, является благодетелем людей и, несмотря на это, причисляется к древним титаническим силам. Однако при ближайшем рассмотрении эта непоследовательность тотчас же исчезает. Несколько мест из Платона уже дают нам достаточное разъяснение. Гость рассказывал молодому Сократу миф, что во время царствования Кроноса люди возникли из земли и сам бог проявлял заботу обо всем, но движение пошло в обратную сторону: земля была предоставлена самой себе; животные одичали, а люди, которым до сих пор давалась в руки пища и все им необходимое, были брошены на произвол судьбы. В связи с этим говорится («Политика», II, 2), что огонь дал людям Прометей, навыки же в ремеслах — Гефест и его подруга по художествам Афина.

Здесь проводится определенное различие между огнем и тем, что создается сноровкой в обработке сырых материалов; Прометею приписывается только дар огня. Более подробно передает Платон миф о Прометее в «Протагоре». Там говорится («Протагор», I, 1): было некогда время, когда существовали боги, а смертных не было. Но после того как и для смертных настало точно предназначенное время их возникновения, боги образовали их внутри земли, смесив их из земли, огня и из того, что было соединено с огнем и землей. Когда затем боги захотели вывести смертных из недр земли на свет, они поручили Прометею и Эпиметею раздавать и распределять силы среди отдельных существ. Но Эпиметей попросил Прометея, чтобы тот предоставил дело распределения ему одному. «Если я кого-нибудь обделю, — сказал он, — то ты проверишь». Однако Эпиметей неразумно расточает все способности на животных, так что для людей ничего больше не остается; когда Прометей приходит для проверки, он видит, что прочие живые существа мудро снабжены всеми благами, а человек оказался нагим, босым, беззащитным и безоружным. Уже приближался заранее назначенный день, в который человек должен был выйти из земли на свет. Оказавшись в таком затруднении, не видя, как помочь людям, Прометей похищает у Гефеста и Афины мудрость вместе с огнем — ибо без огня было бы невозможно владеть этой мудростью или сделать ее полезной — и дарит их людям. Необходимую для жизни мудрость человек благодаря этому получил, но общественностью он не обладал, ибо последняя находилась еще у Зевса, а Прометею не дозволялось больше вступать в крепость Зевса; вокруг нее стояли страшные стражи. Прометей, однако, тайно пробирается в общие для Гефеста и Афины покои, где они занимались своим искусством, и, похитив Гефестово искусство огня и искусство Афины (ткачество), дарит их людям. Благодаря этому у людей возникает способность удовлетворять свои жизненные нужды. Но Прометея, как рассказывают, позднее постигло по вине Эпиметея наказание за воровство.

В следующем месте своей книги Платон рассказывает, что людям для сохранения своего рода еще недоставало искусства ведения войны против животных, которое является лишь частью искусства политического, — поэтому они собирались в городах; так как у них не было государственного устройства, то они оскорбляли друг друга и снова стали разбегаться в разные стороны, так что Зевс был вынужден послать им через Гермеса стыд и право.

В изложенных местах из «Протагора» ясно подчеркивается различие между непосредственными жизненными целями, относящимися к физическим удобствам, к заботе об удовлетворении ближайших потребностей, и государственным устройством, ставящим себе целью духовное, нравы, право собственности, свободу, общественное начало. Прометей не дал людям ни нравственности, ни права, а научил их лишь хитрости, с помощью которой они покоряют предметы природы и пользуются ими как средствами для удовлетворения человеческих нужд. Огонь и те навыки, при посредстве которых им пользуются, сами по себе не являются чем-то нравственным, и столь же мало является им ткацкое ремесло. Эти ремесла служат эгоизму и частной выгоде, не имея отношения к общим интересам человеческого существования и к общественной жизни. Так как Прометей не наделил человека ничем духовным и нравственным, то он и принадлежит не к роду новых богов, а к роду титанов. Хотя стихией деятельности Гефеста также является огонь и связанные с ним ремесла, однако он является новым богом. Зевс сбросил его с Олимпа, и он остался хромым богом. Нет непоследовательности и в том, что Церера, подобно Прометею являющаяся благодетельницей рода человеческого, оказывается причисленной к новым богам, ибо она научила человечество земледелию, с которым непосредственно связаны собственность, брак, нравы и закон.

γγ. Третий круг древних богов не содержит, правда, ни олицетворенных сил природы как таковых в их дикости или хитрости, ни ближайшей власти над отдельными стихиями природы, стоящими на службе у второстепенных человеческих потребностей, — он касается идеального в самом себе, всеобщего и духовного. Но, несмотря на это, тем силам, которые должны быть сюда причислены, не хватает духовной индивидуальности и соразмерного ей облика и проявления, так что в своей деятельности они в большей или меньшей степени сохраняют близкое отношение к необходимому и существенному в природной области. В качестве примера мы можем указать на представление о Немезиде, Дике, Эриниях, эвменидах и мойрах. Здесь, правда, уже существуют определения права и справедливости. Однако это необходимое право, не будучи постигнуто и воплощено как внутри себя духовное и субстанциальное содержание нравственности, либо останавливается на самых общих абстракциях, либо касается темного права природного в сфере духовных отношений. Сюда, например, относится любовь к родственникам и ее право, которое не принадлежит к области духа, самосознающего себя в ясной свободе, и поэтому не выступает как право, установленное законом, но оказывается в антагонизме с последним как непримиримое право кровной мести.

Что касается деталей, то я хочу упомянуть лишь о немногих представлениях. Немезида, например, есть та сила, которая унижает возвысившееся, низвергает чрезмерно счастливое с его высоты и восстанавливает тем самым равенство. Но право равенства есть совершенно абстрактное и внешнее право, которое хотя и оказывается деятельным в области духовных обстоятельств и отношений, все же не делает содержанием справедливости их нравственный организм.

Другая основная сторона заключается в том, что древним богам приписывается соблюдение права семейных отношений, поскольку последние покоятся на природной основе и вследствие этого противостоят публичному праву и закону общины. В качестве нагляднейшего примера мы можем привести «Эвмениды» Эсхила. Страшные девы преследуют Ореста за убийство матери, которое повелел ему совершить Аполлон, новый бог, дабы Агамемнон, убитый супруг и царь, не оставался неотомщенным. Вся драма получает вследствие этого характер борьбы между этими божественными силами, которые лично выступают друг против друга. С одной стороны, эвмениды — богини мести, с другой — они называются благомыслящими. Наше обычное представление о фуриях, в которых мы превращаем эвменид, является грубым и варварским. Ибо эвмениды, по существу, имеют право на преследование, и поэтому они не просто обуяны ненавистью, дики и жестоки в причиняемых ими мучениях. Однако право, выдвигаемое ими против Ореста, есть лишь право семьи, поскольку последняя коренится в узах крови. Теснейшая связь между сыном и матерью, разорванная Орестом, является той субстанцией, защитниками которой выступают эвмениды. Аполлон противопоставляет природной нравственности, основанной на кровных узах и переживаемой в чувствах, право пораженного в своем более глубоком праве супруга и царя.

Это различие сначала кажется внешним, так как обе стороны защищают право в пределах одной и той же области, в рамках семьи. Однако глубокомысленная фантазия Эсхила, которую мы с этой стороны должны высоко оценить, отыскала здесь не поверхностный, а весьма существенный по своему характеру антагонизм. Отношение детей к родителям покоится на естественном единстве, союз же мужа и жены должен быть постигнут как брак, который происходит не только из чисто природной любви, из родства по крови, по природе, а проистекает из сознательной склонности и тем самым принадлежит свободной нравственности самосознающей воли. Как бы ни был брак связан с любовью и чувством, он отличается, однако, от природного чувства любви, так как независимо от такого чувства он признает определенно осознаваемые обязательства, имеющие силу, хотя бы любовь и отмерла.

Понятие и знание субстанциальности супружеской жизни есть нечто более позднее и глубокое, чем природная связь между сыном и матерью, и составляет начальную стадию государства как реализации свободной разумной воли. И в отношении государя к гражданам также содержится политическая связь одинакового права, законов, самосознательной свободы и духовности целей. В этом заключается основа того, что эвмениды — древние богини — стремятся наказать Ореста, между тем как Аполлон защищает ясную, знающую и сознающую себя нравственность, право супруга и государя; он справедливо возражает эвменидам («Эвмениды», ст. 213—216): «Если бы преступление Клитемнестры не было отомщено, то я по истине был бы лишен чести и считал бы ничего не стоящими узы, налагаемые Герой и Зевсом».

Эта же самая противоположность, хотя она всецело перенесена в область человеческого чувства и человеческих поступков, выступает еще интереснее в «Антигоне», этом возвышеннейшем, во всех отношениях превосходнейшем художественном произведении всех времен. Все в этой трагедии последовательно: здесь противостоят друг другу в борьбе и публичный закон государства, и внутренняя семейная любовь, и долг по отношению к брату; семейный интерес имеет своим пафосом женщину — Антигону, благоденствие общественного союза — Креона, мужчину. Полинин, воевавший со своим родным городом, пал пред вратами Фив, и Креон, властитель города, во всеуслышание грозит в объявленном законе смертью всякому, кто отдаст этому врагу города почесть погребения. Но Антигона не обращает никакого внимания на приказ, имеющий в виду лишь общее благо государства, она как сестра исполняет священный долг погребения, следуя благочестию своей любви к брату. При этом она ссылается на закон богов; но боги, которых она почитает, это подземные боги Аида (Софокл, «Антигона», ст. 451: Общий закон подземных богов) являющиеся богами внутреннего чувства, любви, кровных уз, а не дневными богами свободной самосознательной жизни народа и государства.

γ. Третий пункт, который мы можем подчеркнуть и теогонии классического художественного воззрения, касается различия между древними богами в отношении их могущества и продолжительности их господства. Здесь мы должны отметить три стороны.

αα. Прежде всего, имеется известная последовательность в возникновении богов. Согласно Гесиоду, из Хаоса сначала произошли Гея, Уран и т. д., затем Кронос и его племя, наконец, Зевс и его род. Эта последовательность представляет собою, с одной стороны, восхождение от более абстрактных и безликих сил природы к более конкретным и уже имеющим более определенный образ, а с другой стороны, начинающееся возвышение духовного над природным. Так, Эсхил в «Эвменидах» заставляет пифию Дельфийского храма начать свое пророчество следующими словами:

Я первой из богов первопророчицу
Почту молитвой — Землю. А за нею вслед Фемиду. В материнском прорицалище
Она второй воссела — говорит молва.

(Пер. С. Апта)

Напротив, Павсаний, который также называет в качестве первой предсказательницы Землю, говорит, что затем ею была назначена прорицательницей Дафна. Пиндар же, в другой последовательности, ставит сначала Ночь, дает ей в преемницы Фемиду, а последней — Фебу; он продолжает повествование, пока не доходит до Феба. Было бы интересно детальнее рассмотреть это определенное различие, однако здесь это неуместно.

ββ. Далее, так как эта последовательность должна иметь значение поступательного движения к более углубленным внутри себя и более богатым по содержанию богам, то она выступает также в форме унижения более раннего и абстрактного начала внутри самого поколения старых богов. Первые, древнейшие властелины лишаются своего господства (например, Кронос сверг с престола Уранa), и позднейшие боги занимают их место.

Благодаря этому отрицательное отношение преобразования, которое, как мы установили с самого начала, составляет сущность первой ступени классической формы искусства, становится теперь подлинным средоточием этой ступени. Так как здесь олицетворение есть та всеобщая форма, в которой боги делаются предметом представления, и поступательное движение идет к человеческой и духовной индивидуальности, хотя последняя сначала выступает еще в неопределенном и бесформенном облике, — то фантазия представляет это отрицательное отношение новых богов к старым как борьбу и войну. Но существенным поступательным движением является движение от природы к духу как к истинному содержанию и подлинной форме классического искусства. Этот прогресс и борьба, с помощью которой он осуществляется, уже не принадлежат больше исключительно кругу старых богов, но являются частью той войны, посредством которой новые боги основывают свое длительное господство над старыми.