Притча имеет ту общую родственную черту с басней, что она берет события из сферы обычной жизни, но придает им высший и более всеобщий смысл, ставя своей целью сделать понятным и наглядным этот смысл с помощью повседневного случая, рассматриваемого сам по себе.

Наряду с этим притча отличается от басни тем, что она отыскивает такие случаи не в мире природы и животных, а в человеческих делах и делишках, в том виде, как они стоят перед глазами каждого человека и всем знакомы. Этому выбранному ею отдельному случаю, который в качестве частного события представляется сначала малозначительным, притча придает общий интерес, указывая на более высокий смысл.

Благодаря этому по отношению к содержанию объем и важность, содержательность смысла могут возрасти и углубиться, между тем как в отношении формы — субъективность намеренного сравнивания и подчеркивания общего поучения также начинает выступать в большей мере, чем в басне.

Как притчу, связанную еще с некоторой совершенно практической целью, можно рассматривать тот способ, который применил Кир (Геродот, I, 126), чтобы побудить персов к отпадению от мидян. Он написал персам, чтобы они, запасшись серпами, отправились в указанное им определенное место. Там он приказал им, чтобы они в первый день возделали поле, сплошь усеянное терновником. В этот день им пришлось много потрудиться. На другой день, после того как они отдохнули и выкупались, Кир повел их на луг и богато угостил мясом и вином. Когда они встали с пира, Кир спросил их, какой день был им приятнее — вчерашний или сегодняшний. Все в один голос ответили, что сегодняшний день, принесший им одно лишь хорошее, приятнее вчерашнего, который был для них лишь днем тяжких трудов. Тогда Кир воскликнул: если последуете за мною, то умножатся хорошие дни, похожие на сегодняшний; если же не последуете за мною, то вас ожидают такие же бесчисленные многотрудные дни, как вчерашний.

Родственный характер носят евангельские притчи, хотя по своему значению они представляют глубочайший интерес и обладают широчайшей всеобщностью. Притча о сеятеле, например, — рассказ сам по себе очень незначительного содержания; он приобретает важное значение лишь благодаря сравнению с царствием небесным. Смысл этих притч целиком заключен в религиозном поучении; последнее так же относится к человеческим событиям, в которых оно представлено, как в эзоповской басне человеческие явления — к животному миру, смысл которого они составляют.

Такой же широтой содержания отличается знаменитый рассказ Боккаччо, которым воспользовался Лессинг для своей притчи о трех кольцах. Рассказ сам по себе и здесь носит совершенно обыденный характер, но он толкуется таким образом, что указывает на широчайшее содержание, на различие и подлинность трех религий — иудейской, магометанской и христианской. Чтобы напомнить о новейших явлениях, принадлежащих к этой сфере, укажем, что то же самое мы находим и в гётевских притчах. Таков, например, «Кошачий паштет», где рассказывается, как хороший повар, пожелавший быть также и охотником, вышел стрелять дичь, но вместо зайца застрелил кошку и, изготовив из нее с помощью многих искусных приправ паштет, угостил им обедавших. Эта притча имеет в виду Ньютона, который был хорошим математиком, но которому не далась физика, — содержание, во всяком случае, более значительное, чем кошка, из которой повару не удалось изготовить заячьего паштета.

Эти притчи Гёте, как и то, что он создал в басенном жанре, написаны часто в шутливом тоне, которым он освобождал свою душу от жизненных неприятностей.