Во-первых, что касается восточной лирики, то она по существу своему отличается от западной тем, что Восток в соответствии со своим всеобщим принципом не доходит ни до индивидуальной самостоятельности и свободы субъекта, ни до той проникновенности содержания, бесконечность которой составляет глубину романтической души. Напротив, здесь субъективное сознание по своему содержанию, с одной стороны, непосредственно погружено во внешнее и отдельное и выражается в состоянии и в ситуациях этого нераздельного единства, а с другой стороны, не находя внутри себя прочной опоры, оно устраняет себя перед лицом того, что в природе и в отношениях человеческого внешнего бытия считается могущественным и субстанциальным и к чему оно в своем представлении и чувстве пробивает свой путь, находясь к нему то в более негативном, то в более свободном отношении, но никогда его не достигая.

По форме мы встречаем здесь поэтому не поэтическое выражение самостоятельных представлений о предметах и отношениях, а скорее, непосредственное описание чуждого всякой рефлексии вживания, благодаря чему субъект дает знать о себе не в своей возвращенной в себя внутренней жизни, а в своей святости перед лицом объектов и ситуаций. С этой стороны восточная лирика нередко приобретает как бы более объективный тон, особенно по сравнению с романтической лирикой. Ибо весьма часто субъект выражает вещи и отношения не так, как являются они в нем, но так, как он является в вещах, которым он поэтому нередко придает самостоятельную одушевленность. Так, например, Гафиз восклицает однажды:

Приди! О соловей. Гафизовой души,
К благоуханью роз блаженства поспеши.

(Перевод А. Голембы)

С другой стороны, эта лирика в освобождении субъекта от самого себя и вообще от всех деталей и частностей переходит к изначальной экспансии внутреннего мира, который, однако, легко теряется в безграничном и не может пробиться к положительному выражению того, что он делает своим предметом, поскольку само это содержание есть субстанциальное начало, недоступное образам искусства. В этом последнем отношении восточной лирике, особенно у евреев, арабов и персов, присуща в целом восторженность, характерная для гимнов. Субъективная фантазия расточительно громоздит всяческое величие, могущество и славу твари, но только затем, чтобы весь этот блеск исчез перед несказанно высшим величием бога, или же она неутомимо нанизывает на одну нить все приятное и красивое, принося эту драгоценную цепь в дар тому, кто единственно дорог поэту, будь то султан, возлюбленная или виночерпий.

Наконец, в качестве ближайшей формы выражения в этой сфере поэзии по преимуществу находят свое место метафора, образ и сравнение. Ибо субъект, который в своем внутреннем мире не свободен для самого себя, отчасти может возвещать о себе, только вживаясь по аналогии во что-то иное и внешнее; отчасти же всеобщее и субстанциальное продолжают здесь быть абстрактными, не сливаясь с определенным образом и не достигая этим свободной индивидуальности, так что и здесь они могут прийти к созерцанию только путем своего сравнения с особенными явлениями мира. Последние получают в таком случае лишь ту ценность, что они могут служить для приблизительного сравнивания с тем единственным, что только и имеет значение и достойно славы и чести. Но эти метафоры, образы и сравнения, в которых раскрывается внутренний мир, почти всецело выявляющийся как что-то наглядное, представляют собой не действительное чувство и саму суть дела, а только их выражение, субъективно придуманное поэтом. Поэтому то, чего лишена здесь лирическая душа с точки зрения внутренне конкретной свободы, возмещается свободой выражения, которое развивается, начиная с наивной непосредственности образов и притч, через разнообразные посредствующие ступени вплоть до немыслимой, невероятной смелости и необычайного остроумия новых неожиданных комбинаций.

В заключение, что касается отдельных народов, которых следует назвать в связи с восточной лирикой, то это, во-первых, китайцы, во-вторых, индийцы, в-третьих же, и прежде всего евреи, арабы и персы. Более конкретной их характеристикой, однако, я не могу здесь заниматься.