Спокойная субстанциальная погруженность характера в себя наиболее подходит для того, чтобы служить предметом скульптуры. Духовная индивидуальность этого характера воплощается в телесном бытии до полного проникновения и делает чувственный материал, представляющий это воплощение духа, адекватным духу лишь в отношении образа как такового. Средоточие внутренней субъективности, живость чувства, задушевность интимнейших переживаний не сделали слепую фигуру концентрацией внутренней жизни и не вызвали духовного движения, отмежевания от внешнего и внутреннего различения.

По этой причине античные скульптурные названия оставляют нас в известной мере холодными. Мы не останавливаемся надолго перед ними или же наше длительное созерцание превращается, скорее, в научное изучение оттенков образа и его отдельных форм. Нельзя упрекать людей, если они не проявляют того большого интереса к великим произведениям скульптуры, которого заслуживают последние. Ведь сначала мы должны научиться ценить их, и для нас либо сразу не оказывается ничего привлекательного, либо вскоре раскрывается нам общий характер целого, и для детального проникновения мы должны сначала поискать то, что может вызвать дальнейший интерес. Но наслаждение, возникающее лишь в результате изучения, размышления, ученых познаний и всесторонних наблюдений, не составляет непосредственной цели искусства. Даже в этом наслаждении, достигаемом такими окольными путями, остается неудовлетворенность античными произведениями скульптуры, и она заключается в требовании, чтобы характер развивался и переходил к деятельности и действиям во внешнем мире, к обособлению и углублению внутренней жизни.

Поэтому живопись оказывается нам ближе. Именно в ней впервые проявляется принцип конечной и внутри себя бесконечной субъективности, принцип нашего собственного существования и жизни, и мы видим в ее произведениях то, что действует и деятельно в нас самих.

Бог в скульптуре остается противостоящим созерцанию как простой объект, в живописи же божественное в самом себе начало является в виде духовного живого субъекта, нисходящего в общину и дающего возможность каждому мирянину вступить с ним в духовную связь и общение. Субстанциальное начало не представляет собой /неизменной, застывшей индивидуальности, подобно тому как это проявляется в скульптуре, а переносится в саму общину и обособляется в ней.

Тот же самый принцип отличает субъект от его собственной телесности и внешнего окружения вообще, равно как и опосредствует внутреннюю сферу и это окружение. К кругу этого субъективного обособления как увеличивающейся самостоятельности человека в отношении бога, природы, внутреннего и внешнего существования других индивидов и, наоборот, как интимнейшего отношения и тесной связи бога с общиной и отдельного человека с богом, природным окружением и бесконечно многообразными потребностями, целями, страстями, поступками и деятельностью, свойственными человеческой жизни, — к кругу этого субъективного обособления относится все движение и жизненность, которых недостает скульптуре как по содержанию, так и по средствам выражения, и благодаря этому в искусство вводится неизмеримая полнота материала и многообразие способов изображения, отсутствовавшие до сих пор. Таким образом, принцип субъективности, с одной стороны, является причиной обособления, с другой же стороны, опосредствующим и соединяющим началом, так что живопись объединяет в одном и том же художественном произведении то, что до сих пор принадлежало двум различным искусствам: внешнее окружение, художественную трактовку которого давала архитектура, и духовный в самом себе образ, разрабатывавшийся скульптурой. Живопись располагает свои фигуры в открытых ею самой внешней природе или архитектоническом окружении и при этом умеет благодаря чувству и задушевности восприятия сделать этот внешний элемент одновременно субъективным отражением, а также соотнести и согласовать этот элемент с духом движущихся в нем образов.

Таков принцип того нового, что живопись привносит к прежнему способу изображения в искусстве.

Если теперь поставить вопрос о порядке исследования, который нам надлежит принять для более детального анализа, то я хочу наметить здесь следующее расчленение.

Во-первых, нам следует опять-таки рассмотреть общий характер, который должна принять живопись согласно своему понятию в отношении своего специфического содержания, а также созвучного с этим содержанием материала и обусловленной всем этим художественной обработки.

Во-вторых, далее надо развить особые определения, которые лежат в основе содержания и изображения и которые более четко отграничивают соответствующий предмет живописи, а также способ постижения, композицию и колорит живописи.

В-третьих, благодаря подобного рода особенностям живопись распадается на разные школы, которые, как и в других искусствах, имеют свои исторические ступени развития.