В заключение этой главы мы должны сказать несколько подробнее о тех отдельных индивидах, для изображения характера и жизненности которых были выработаны только что указанные различия, — иначе говоря, сказать главным образом об изображении богов.

α. Как вообще, так и в отношении духовных богов скульптуры можно было бы защищать то мнение, что духовность есть, собственно говоря, освобождение от индивидуальности и что, таким образом, чем идеальнее и величественнее идеалы, тем менее они должны отличаться друг от друга в качестве индивидов. Но задача скульптуры, удивительно разрешенная греками, состояла как раз в том, чтобы, вопреки всеобщности и идеальности богов, все-таки сохранить их индивидуальность и отличительные особенности, хотя, разумеется, в определенных сферах сказывается стремление упразднить твердо очерченные границы и изобразить особенные формы в их переходах. Далее, если понимать индивидуальность так, что известным богам свойственны определенные, как бы портретные черты, то вследствие этого вместо живых произведений возникнет, по-видимому, неподвижный тип, и это нанесет ущерб искусству. Но это неверно. Наоборот, изобретательность в индивидуализации произведения и придании ему жизненности сказывалась тем тоньше, чем больше в их основании лежал единый субстанциальный тип.

β. Относительно самих отдельных богов возникает представление о том, что над всеми этими идеалами возвышается один индивид как их властелин. Это достоинство и величие Фидий прежде всего придал фигуре и чертам Зевса. Вместе с тем отец богов и людей изображен с ясным, милостивым, царственно мягким взглядом, богом зрелого возраста, а не полнощеким юношей, однако в нем нет ничего такого, что в какой-либо степени указывало бы на жесткость формы, болезненность или старость. Наиболее сходны с Юпитером по облику и выражению его братья Нептун и Плутон; интересные их статуи, находящиеся, например, в Дрездене, при всем своеобразии имеют, однако, различный характер; Зевс представлен в кротком величии, Нептун более дик, а Плутон, имеющий большое сходство с египетским Сераписом, более мрачен и не столь безмятежен.

Более значительно отличаются от Юпитера Вакх и Аполлон, Марс и Меркурий; если первых характеризует красота молодости и нежность форм, то последних — мужественность при отсутствии у них бороды. Меркурий более проворен, более строен, с особенно тонкими чертами лица; Марс изображается не так, как, скажем, Геркулес, не с крепкими мускулами и развитыми формами, он выглядит совсем молодым, прекрасным, идеально сложенным героем.

Из богинь я упомянул бы лишь о Юноне, Палладе, Диане и Венере.

Как Зевс среди богов, так Юнона среди богинь обнаруживает наибольшее величие как в своем облике, так и в его выражении. Большие овальные глаза горды и властны, и таков же рот, по которому можно сразу узнать ее, особенно если смотреть на нее в профиль. В целом она производит впечатление «царицы, которая хочет властвовать, быть почитаемой и внушать любовь» (Винкельман, т. IV, стр. 116).

Напротив, Паллада являет нам строгую девственность и чистоту; нежность, любовь и всякого рода женская слабость устранены из ее образа; глаза у нее менее открыты, чем у Юноны, умеренно овальны и выражают тихое раздумье; голова хотя и увенчана шлемом, но не поднята гордо вверх, как у супруги Зевса.

Такой же девственный облик воплощен в Диане. Однако она наделена большей прелестью, она легче, стройнее; тем не менее она лишена выражения самоуверенности и радости по поводу своей привлекательности. Она изображена не в спокойном созерцании, а преимущественно в движении, в стремлении вперед, с глазами, смотрящими вдаль.

Наконец, Венера, богиня красоты, наряду с грациями и орами изображалась греками без одежды, хотя это делали и не все художники. Ее нагота вполне обоснованна, так как эта богиня выражает прежде всего чувственную красоту, ее победу и вообще прелесть, очарование, нежность, умеряемые и возвышаемые духовным началом. Ее глаза, даже там, где она должна быть более строгой и возвышенной, менее велики, чем у Паллады и Юноны, не из-за меньшей длины, а из-за немного приподнятого нижнего века; этим прекрасно передано любовное томление, выражающееся во взоре. Но выражение ее лица, как и облика в целом, не всегда одинаково; оно то более строго, могущественно, то более очаровательно и нежно, являет то более зрелый, то более молодой возраст.

Винкельман, например, сравнивает (т. IV, стр. 112) Венеру Медицейскую с розой, распускающейся после чудесного рассвета под первыми лучами солнца. Напротив, небесная Венера обозначалась диадемой, имевшей одинаковый вид с диадемой Юноны; такую же диадему носила и Venus victrix (латин. –  Венера победительница).

γ. Создание этой пластической индивидуальности, все выражение которой полностью достигается одной абстракцией чистой формы, в столь непревзойденном совершенстве присуще только грекам и имеет свое основание в самой религии. Более духовная религия может удовлетворяться внутренним созерцанием и благоговением, так ЧТО ДЛЯ нее скульптурные произведения могут считаться, скорее, роскошью и излишеством. Чувственно созерцающая религия, подобная греческой, должна все время создавать такие произведения, ибо для нее это художественное творчество и созидание само представляет собой религиозную деятельность, религиозное удовлетворение; для народа же созерцание таких произведений — это не простое рассматривание, а дело, принадлежащее религии и жизни.

Вообще греки делали все для публичного и всеобщего интереса, в котором каждый находил свое наслаждение, свою гордость, свою честь. В этой общественности искусство греков было не простым украшением, а живой потребностью, требующей удовлетворения, таковой же является и венецианская живопись в период ее расцвета. Только этим мы можем объяснить себе, несмотря на трудности, с которыми связано искусство скульптуры, то большое количество скульптурных изображений, целый лес всякого рода статуй, которых насчитывалось до тысячи, а иногда и до двух тысяч в одном городе, в Элисе, Афинах, Коринфе и даже в каждом из менее значительных городов как в Великой Греции, так и на островах.