Потребность драмы вообще заключается в наглядном изображении перед представляющим сознанием человеческих поступков и отношений, сопровождающемся словесным высказыванием лиц, выражающих действие. Однако драматическое действие не ограничивается простым беспрепятственным достижением известной цели, но всегда побоится на обстоятельствах, страстях и характерах, вступающих в коллизии, и потому ведет к таким поступкам и реакциям на них, которые со своей стороны вызывают необходимость в примирении раскола и борьбы. Поэтому мы видим здесь перед собою цели, получающие свое индивидуальное воплощение в живых характерах и чреватых конфликтами ситуациях, в их самовыявлении и самоутверждении, в их воздействии и влиянии друг на друга, и все это в мимолетности взаимных высказываний. Мы видим также обоснованный в самом себе конечный результат всех этих человеческих волевых усилий и свершений с их перекрещивающимся движением и конечным разрешением в состояние покоя.

Способ поэтического осмысления этого нового содержания должен представлять собою, как я уже говорил, опосредствующее единение эпического и лирического художественного начала.

α. Первое, что можно установить в этом отношении, касается эпохи, когда драматическая поэзия может выявиться в качестве преобладающего поэтического рода. Драма — это создание уже развитой внутри себя национальной жизни. Ибо она предполагает, что дни первоначальной поэзии — эпоса в собственном смысле слова, равно как и самостоятельная субъективность лирических излияний, уже остались позади, поскольку сама она, соединяя то и другое, не довольствуется уже ни одной из этих сфер по отдельности. Для такого поэтического сочетания необходимо, чтобы уже вполне пробудилось свободное самосознание человеческих целей, перипетий и судеб и чтобы оно сложилось в такой форме, какая возможна только в средние и в поздние эпохи развития национального бытия. Так, первые великие национальные деяния и события, как правило, бывают скорее эпическими, чем драматическими по своей природе — обычно это совместные походы за пределы своей страны, как Троянская война, наплыв, связанный с переселением народов, крестовые походы или же общая защита от чужеземцев, как, например, персидские войны. И только позднее выступают уже те более самостоятельные герои-одиночки, которые самостоятельно ставят себе цели и исполняют свои замыслы.

β. Во-вторых, что касается опосредствования самих начал — эпического и лирического, то мы должны представлять его следующим образом.

Уже эпос показывает нам некое действие, но как субстанциальную целостность национального духа — в форме объективно определенных событий и поступков, где субъективная воля, индивидуальная цель и внешние обстоятельства с их реальными препятствиями вполне уравновешивают друг друга. В лирике же выступает сам по себе и высказывает себя субъект в его самостоятельной внутренней жизни.

Если теперь драма должна совместить в себе обе эти стороны, то ей придется

αα. во-первых, подобно эпосу, представить созерцанию нечто совершающееся, некое действие. Однако она должна удалить все внешнее со всего того, что происходит, и на его место в качестве причины и действенного основания поставить самосознательного и деятельного индивида. Ибо драма не распадается на лирический внутренний мир, противопоставленный внешнему миру, а представляет внутренний мир и его же внешнюю реализацию. В результате происходящее является проистекающим не из внешних обстоятельств, а из внутренней воли и характера, получая драматическое значение только в соотнесении с субъективными целями и страстями. И точно так же индивид не остается в своей замкнутой самостоятельности, но благодаря стечению обстоятельств, среди которых он избирает в качестве содержания своей воли свой характер и цель, а также благодаря природе этой индивидуальной цели он оказывается в конфликте и в борьбе с другими индивидами. Тем самым действие возлагается на перипетии и коллизии, которые, со своей стороны, даже против воли и намерения действующих характеров ведут к такой развязке, где ясно выявляется собственная внутренняя сущность человеческих целей, характеров и конфликтов. Эта субстанциальность, которая обнаруживается в индивидах, действующих самостоятельно по своему усмотрению, представляет собой другую сторону эпического, действенно и жизненно сказывающуюся в принципе драматической поэзии.

ββ. Как бы поэтому ни становился индивид со стороны его внутреннего мира средоточием всего, драматическое изображение все же не может довольствоваться исключительно лирическими ситуациями души и не может допустить, чтобы субъект праздно излагал уже свершенные подвиги или вообще описывал недеятельные наслаждения, чувства и взгляды. Драма должна показать, как ситуации и их настроенность определяются индивидуальным характером, который решается на особенные цели и обращает их в практическое содержание своего волящего «я». Определенный склад души становится поэтому в драме влечением, осуществлением внутреннего мира посредством воли, действием, он превращается в нечто внешнее, объективируется и в результате обращается в сторону эпической реальности. Внешнее же явление, не вступая в бытие просто как нечто происходящее, содержит для самого индивида его намерения и цели: действие есть исполненная воля, которая вместе с тем осознается как с точки зрения своего истока и исходного момента во внутреннем мире, так и с точки зрения конечного результата. То, что получается из деяния, обнаруживается и для самого индивида, оказывая обратное действие на субъективный характер и его состояние. Собственно лирическое начало в драматической поэзии и состоит как раз в этой постоянной соотнесенности всей действительности с внутренним миром индивида, определяющегося самим собою и в такой же мере являющегося основой реальности, в какой он вбирает ее назад, в себя.

γγ. Только таким образом действие и выступает как действие, как действительное выполнение внутренних намерений и целей, с реальностью которых субъект смыкается как с самим собою и в которых он хочет самого себя и наслаждается собою. Теперь он всем своим самобытным существом должен выступить в защиту того, что переходит из него во внешнее бытие. Драматический индивид сам пожинает плоды своих собственных деяний.

Но поскольку интерес ограничивается здесь внутренней целью, где героем является действующий индивид, а из всего внешнего следует включать в художественное произведение только то, что имеет существенное отношение к этой вытекающей из самосознания цели, то драма, во-первых, абстрактнее эпоса. Ибо, с одной стороны, действие, поскольку оно покоится на самоопределении характера и должно выводить себя из этого внутреннего источника, лишено в качестве своей предпосылки эпической почвы целостного миросозерцания, объективно раскрывающегося во всех своих сторонах и разветвлениях, но сосредоточивается в простоте определенных обстоятельств, при которых субъект решается поставить свою цель и осуществляет ее. С другой же стороны, не индивидуальность должна развить перед нами целый комплекс своих национальных эпических качеств, а характер в плане его действования, имеющего своей общей душой определенную цель.

Эта цель, суть всего дела, выше широты индивидуальных особенностей, поскольку индивид является только как живой посредник и одушевляющий носитель действия. Было бы ИЗЛИШНИМ дальнейшее раскрытие индивидуального характера в его самых различных сторонах, которые никак не связывались бы с его действием, сосредоточенным в одном моменте, или связывались бы с ним только отдаленно. Следовательно, и по отношению к действующей индивидуальности драматическая поэзия должна концентрировать действие с большей простотой, чем эпическая поэзия. То же относится к числу и разнообразию выступающих на сцене лиц. Ибо поскольку, как было сказано, драма движется не на почве целостной национальной действительности, которая должна созерцаться нами в многообразной совокупности различных сословии, возрастов, пола, деятельности и т. д., а наоборот, драма постоянно должна направлять наш взор на одну цель и ее исполнение, то такое безвольное объективное растекание было бы в равной степени праздным и чем-то мешающим.

Во-вторых, цель и содержание действия драматичны лишь постольку, поскольку благодаря своей определенности цель эта — а при ее обособленности индивидуальный характер может увлечься ею опять-таки только при совершенно определенных обстоятельствах— в других индивидах вызывает иные, противоположные ноли и страсти. Таким побудительным пафосом у каждого из действующих лиц могут быть, конечно, духовные, нравственные, божественные силы, справедливость, любовь к отечеству, к родителям, братьям и сестрам, супруге и т. д. Но если это существенное содержание человеческих чувствований и деятельности должно явиться как драматическое содержание, то ему предстоит выступить в своем обособлении в качестве различных противоборствующих целей, так что действие вообще должно испытывать сопротивление со стороны других действующих индивидов и запутываться в перипетиях и противоположностях, обоюдно оспаривающих друг у друга свой успех и удачу. Поэтому истинным содержанием, действенным на протяжении всей драмы, являются вечные силы, нравственное в себе и для себя, боги живой действительности, вообще божественное и истинное, — но не в спокойствии своего могущества, когда недвижные боги, вместо того чтобы действовать, пребывают в блаженной погруженности в себя, как немые скульптурные изваяния, а такое божественное, которое было приведено в движение и призвано к действию в его общине, в качестве содержания и цели человеческой индивидуальности, вступив в существование в качестве конкретного внешнего бытия.

Однако если божественное составляет таким образом глубочайшую объективную истину во внешней объективности действия, то, в-третьих, и решение исхода и протекания всех перипетий и конфликтов заключено не в отдельных индивидах, противостоящих друг другу, а только в самом божественном как целостности внутри себя. И драма каким угодно способом должна представить нам живое проявление необходимости, покоящейся в самой себе и разрешающей всякую борьбу и противоречие.

γ. Поэтому к драматическому поэту как творящему субъекту и обращено прежде всего требование полностью постигать все то внутреннее и всеобщее, что лежит в основе человеческих целей, столкновений и судеб. Он должен довести до своего сознания, в каких противоречиях и перипетиях в соответствии с природой самого дела может выступать действие как со стороны субъективной страсти и индивидуальности характеров, так и со стороны содержания человеческих замыслов и решений, а также внешних конкретных обстоятельств и условий. В то же время он должен обладать способностью понять, что представляют собой те господствующие силы, которые определяют человеку правый удел по мере его свершений. Правда и заблуждение страстей, бушующих в человеческой груди и заставляющих человека действовать, должны быть одинаково ясны для него, чтобы там, где обычному взору представляется, будто господствует лишь мрак, случай и хаос, для него открывалось бы реальное осуществление начала, разумного и действительного в себе и для себя.

Поэтому драматический поэт в равной мере не может остановиться ни на совершенно неопределенном брожении в глубинах души, ни на одностороннем утверждении какого-либо исключительного настроения или ограниченной партийности в осмыслении и миросозерцании, но ему нужна величайшая открытость и всеохватывающая широта духа. Ибо духовные силы, которые в мифологическом эпосе только различаются, а благодаря многосторонней реальной индивидуализации делаются менее определенными в своем значении, эти духовные силы в качестве пафоса индивидов противостоят в драматической сфере друг другу в соответствии со своим простым субстанциональным содержанием. Драма есть разрешение односторонности этих сил, обретающих свою самостоятельность в индивидах и либо враждебно противостоящих друг другу, как в трагедии, либо же обнаруживающих в самих себе свое непосредственное разложение, как в комедии.