Это содержание в качестве любви имеет форму концентрированного в себе чувства, которое, вместо того чтобы раскрывать для себя свое содержание и осознать его определенность и всеобщность, наоборот, непосредственно ограничивает его широту в неизмеримость, сводя их к простой душевной глубине, не развертывая для представления богатства, в нем заключенного. Благодаря этому то же самое содержание, которое в своей всеобщности, выраженной чисто духовно, не поддавалось художественному воплощению, снова становится постижимым для искусства, получая субъективное существование в качестве чувства. Ибо, с одной стороны, при нераскрытой глубине души это содержание не развертывается с полной ясностью, — с другой стороны, оно заимствует из этой формы элемент, созвучный искусству. В какой бы мере душа, сердце, чувство ни оставались духовными и внутренними, они всегда сохраняют связь с чувственным и телесным. В телесности, во взгляде, в чертах лица или — более одухотворенным способом — в звуке и слове они всегда могут возвещать о самых сокровенных сторонах жизни и существования духа. Но внешнее призвано выразить здесь эту внутреннюю жизнь в ее внутреннем душевном переживании.