Если в сознании разделение смысла и образа является предпосланной формой, внутри которой должно происходить соотнесение их друг с другом, то при самостоятельном характере как одной, так и другой стороны можно и должно начинать не только с внешне существующего, но и с внутренне наличного — с общих представлений, размышлений, чувств, основоположений. Это внутреннее, подобно образам внешних вещей, есть также нечто наличное в сознании, и оно при своей независимости от внешнего исходит из самого себя. Таким образом, если смысл служит началом, то выражение, реальность выступает средством, заимствованным из конкретного мира для того, чтобы сделать смысл — в качестве абстрактного содержания — доступным представлению, придать ему наглядность и чувственную определенность.

Но при обоюдном безразличии одной стороны к другой их связь, как мы уже видели ранее, не представляет собой, в себе и для себя необходимой взаимопринадлежности. Так как их соотнесенность не содержится объективно в самом предмете, то она является чем-то субъективно созданным, которое больше уже и не скрывает этого субъективного характера, а дает его знать посредством способа изложения, В абсолютном образе форма и содержание, душа и тело связаны как конкретное одушевление, как соединение в себе и для себя этих двух моментов, имеющее свое основание как в душе, так и в теле, как в содержании, так и в форме. Предпосылку образует здесь внеположенность обеих сторон, и поэтому их взаимное выступление является чисто субъективным оживотворением смысла посредством внешнего ему образа и столь же субъективным истолкованием реального существования посредством соотнесения его с другими представлениями, чувствами и мыслями духа.

Поэтому преимущественно в этих формах и проявляется субъективное искусство поэта как их творца, и в законченных художественных произведениях главным образом с этой стороны можно разграничить то, что требуется самим предметом и его необходимым формированием, и то, что поэт прибавил к этому в качестве украшения. За эти легко распознаваемые добавления, в особенности за образы, сравнения, аллегории, метафоры, его обычно больше всего и хвалят, и часть похвал, как предполагается, в свою очередь возвращается по адресу хвалящих, — это должно свидетельствовать о проницательности, с которой раскрывают поэта и обнаруживают самые субъективные его выдумки. Однако, как мы уже говорили об этом, в подлинных художественных произведениях такие формы могут быть лишь второстепенным придатком, хотя в прежних поэтиках эти побочные стороны рассматривались как главные составные части поэтического произведения.

Если вначале обе стороны, которые должны быть соединены, несомненно безразличны друг к другу, то все же для оправдания их субъективного соотнесения и сравнивания облик должен по своему содержанию аналогично заключать в себе те же самые соотношения и свойства, которыми обладает в себе смысл. Ибо постижение этого сходства является единственным основанием для того, чтобы связать смысл именно с данным определенным обликом и посредством последнего воплотить его в образную форму.

Наконец, так как здесь начинают не с конкретного явления, от которого можно абстрагировать общее положение, а, наоборот, начинают с самого этого общего положения, которое затем должно найти свое отражение в образе, то смысл действительно выступает здесь как подлинная цель произведения и господствует над образом как средством, которое должно сделать его наглядным.

Укажем теперь порядок, в котором мы можем рассмотреть особые виды этого круга произведений.

Во-первых, как наиболее родственную предшествующей ступени форму мы должны рассмотреть загадку.

Во-вторых, аллегорию, в которой преимущественно выявляется господство абстрактного смысла над внешним образом.

В-третьих, сравнение в собственном смысле: метафору, образ и сравнение.