Но как бы мы ни соглашались с тем, что мифология с ее рассказами о богах и вымыслами никогда не ослабевавшей фантазии заключает в себе некое разумное содержание и глубокие религиозные представления, все же по отношению к символической форме искусства мы должны поставить вопрос, действительно ли следует понимать всякую мифологию и всякое искусство символически; Фридрих фон Шлегель, например, утверждал, что во всяком художественном изображении следует искать аллегорию. Символичность или аллегоричность понимаются при этом таким образом, что в основании каждого художественного произведения и каждого мифологического образа лежит общая мысль, которая, самостоятельно выделенная в ее всеобщности, должна нам объяснить, что означает то или иное произведение и представление.

Этот способ рассмотрения в новейшее время сделался довольно обычным. Так, например, в новейших изданиях Данте, у которого действительно встречается много аллегорий, комментаторы стремятся каждую песнь объяснить всецело аллегорически; Гейне в примечаниях к своим изданиям античных поэтов тоже стремится уяснить общий смысл каждой метафоры в абстрактных, рассудочных определениях. Рассудок в особенности спешит добраться до символа и аллегорий, отделяя смысл от образа и разрушая этим художественную форму, о которой не заботятся при этом символическом объяснении, лишь бы извлечь из произведения общую мысль как таковую.

Такое распространение символического на все области мифологии и искусства представляет собой отнюдь не то, что мы имеем и виду здесь при рассмотрении символической формы искусства. Ибо мы не стремимся здесь дознаться, в какой мере художественные образы могут быть истолкованы символически или аллегорически в указанном смысле этих слов; наоборот, мы ставим вопрос, в какой мере само символическое может быть причислено к формам искусства. Мы хотим установить художественное отношение между смыслом и его образом, поскольку это отношение носит символический характер в отличие от других способов изображения, свойственных преимущественно классическому и романтическому искусству. Наша задача должна поэтому состоять не в том, чтобы распространить символическое понимание на всю область искусства, а наоборот, мы должны определенно ограничить круг того, что в самом себе изображено как символ и должно поэтому рассматриваться как символическое. В этом смысле мы уже дали выше деление идеала в искусстве на символическую, классическую и романтическую форму.

Эта символичность в нашем значении слова тотчас же прекращается там, где содержанием и формой художественного произведения являются не общие абстрактные представления, а свободная индивидуальность. Ибо субъект есть нечто для себя самого значащее и само себя объясняющее. Все, что он чувствует, мыслит, делает, создает, — его свойства, действия, его характер — все это есть он сам, и весь круг его духовного и чувственного явления не имеет другого значения, кроме как значения субъекта, который в этом своем распространении и развертывании лишь делает наглядным самого себя как властелина всей своей объективности. Смысл и чувственное изображение, внутреннее и внешнее, предмет и образ уже не отличаются больше друг от друга и обнаруживают себя не только в качестве родственных между собою, как это имеет место в собственно символическом, а в качестве единого целого, в котором явление не обладает никакой другой сущностью и сущность никаким другим явлением вне себя или рядом с собою. Проявляющее и проявляемое сняты, чтобы перейти в конкретное единство.

В этом смысле мы не должны понимать символически греческих богов, поскольку греческое искусство ставит их перед нами как свободных, самостоятельно замкнутых в себе индивидов и они вполне раскрываются в их для-себя-бытии. Именно для искусства действия Зевса, Аполлона, Афины суть поступки лишь этих индивидов и не должны представлять собою ничего другого, кроме их могущества и силы их страстей. Если же от таких свободных в себе субъектов абстрагируют общее понятие в качестве их смысла и ставят последний рядом с особенным как объяснение всего индивидуального явления, то оставляют без внимания и разрушают все то, что в этих образах есть художественного. Поэтому-то художники и не могли мириться с таким символическим толкованием всех художественных произведений и мифологических фигур. То, что еще остается в упомянутом виде художественного изображения как действительно символический намек или как аллегория, касается второстепенных деталей и явно низводится самим художником на степень простого атрибута и знака, как, например, орел, сидящий возле Зевса, и бык, сопровождающий евангелиста Луку, — между тем как египтяне верили, что созерцают в Аписе само божество.

Но затруднение при этом художественном явлении свободной субъективности состоит в том, что нелегко узнать, обладает ли то, что нам представляют как субъект, действительной индивидуальностью и субъективностью, или же оно есть лишь пустая видимость их, голое олицетворение. В этом последнем случае личность есть лишь поверхностная форма, которая не выражает в особенных поступках и телесном образе свое внутреннее содержание и не проникает собою всю внешнюю сторону своего явления как свою собственную, а в качестве значения этой внешней реальности обладает еще и другим внутренним содержанием, которое не является самой этой личностью и субъективностью.

В этом состоит та основная точка зрения, которой мы должны руководствоваться при ограничении понятия символического искусства.

Следовательно, при рассмотрении символического мы стремимся к тому, чтобы познать внутренний ход возникновения искусства, поскольку этот процесс можно вывести из понятия идеала, развивающегося в истинное искусство. Тем самым ступени символического искусства в их последовательности мы познаем как ступени на пути к истинному искусству. В какой бы тесной связи между собой ни находились религия и искусство, нашей задачей является не изучение самих символов и религии — как совокупности символических или эмблематических представлений в широком смысле слова, а рассмотрение в них только той стороны, которая принадлежит искусству как таковому. Рассмотрение религиозной стороны мы должны предоставить истории мифологии.