Общий переход от скульптуры к остальным искусствам, как мы видели, вызывается принципом субъективности, который вторгается в содержание и художественный способ изображения. Субъективность представляет собой понятие духа, идеально для себя самого сущего, возвращающегося из внешней сферы в сферу бытия внутреннего. Поэтому дух больше не составляет здесь неразрывного единства со своей телесностью.

Таким образом, в этом переходе тотчас же обнаруживается растворение, расторжение того, что заключено и совмещено в субстанциальном, объективном единстве скульптуры, в фокусе ее покоя, безмолвия и завершенной округленности. Это разобщение мы можем рассматривать с двух сторон. С одной стороны, скульптура в отношении своего содержания сплела непосредственно воедино субстанциальность духа с индивидуальностью, еще не рефлектированной в себя, в качестве отдельного субъекта и благодаря этому составила объективное единство в том смысле, в каком вообще объективность обозначает нечто в себе вечное, неподвижное, истинное, не подверженное произволу и единичному случаю субстанциальное. С другой стороны, скульптура остановилась на том, что она полностью воплотила духовное содержание в телесную сферу в качестве ее животворящего и осмысляющего начала и тем самым образовала новое объективное единство в том смысле, в каком объективность обозначает внешнее реальное существование в противоположность внутреннему и субъективному.

Если мы теперь разделим эти стороны, которые скульптура впервые привела в соответствие друг с другом, то возвратившаяся в себя духовность будет противостоять не только внешнему вообще, природе, как и собственной телесности внутреннего начала, но и в области самого духовного субстанциальный и объективный элемент духа будет отличен от живой субъективной единичности как таковой, поскольку он перестает быть содержанием простой субстанциальной индивидуальности. Все эти моменты, ранее слитые воедино, становятся свободными для себя самих и по отношению друг к другу, так что они должны быть раскрыты искусством в самой этой свободе.

1. Тем самым мы получаем по содержанию, с одной стороны, субстанциальность духовного, мир истины и вечности, божественное начало, которое в соответствии с принципом субъективности само постигается и осуществляется здесь искусством как субъект, личность, как абсолют, знающий себя в своей бесконечной духовности, как бог в духе и истине. Ему противостоит мирская и человеческая субъективность, которая не находится больше в непосредственном единстве с субстанциальным элементом духа и может раскрыться теперь во всем своеобразии человеческой жизни. Все человеческое сердца и вся полнота проявления человеческого становятся доступными искусству.Обе эти стороны в свою очередь имеют точку воссоединения: таков принцип субъективности, присущий им обеим. Поэтому абсолют является и как живой, реальный и тем самым человеческий субъект, подобно тому как человеческая и конечная субъективность, будучи духовной, оживотворяет в себе и реализует абсолютную субстанцию и истину, божественный дух. Достигнутое таким образом новое единство уже не носит больше характера указанной первоначальной непосредственности, как ее изображает скульптура; единение и примиренность, по существу, выступают в нем как опосредствование различных сторон и согласно своему понятию могут полностью раскрыться лишь во внутренней и идеальной, духовной сфере.При делении нашей науки (Эстетика, т. I, стр. 91) я уже высказался в том смысле, что если идеал скульптуры изображает чувственно и воочию достойную в себе индивидуальность бога в его полностью соответствующей ему телесной форме, то теперь этому объекту противостоит община как духовная рефлексия внутри себя. Но сосредоточившийся в себе дух может представить себе субстанцию самой духовной сферы лишь как дух и тем самым как субъект, и этим он получает принцип духовного примирения отдельной субъективности с богом. В качестве же отдельного субъекта человек обладает и своим случайным естественным бытием и более широким или ограниченным кругом конечных интересов, потребностей, целей и страстей, в котором он может раскрыть свою самостоятельность и найти удовлетворение; он может погрузить его в упомянутые выше представления о боге и в мысль о примирении с богом.
2. Во-вторых, что касается изображения внешней стороны, то равным образом и она оказывается самостоятельной в своих частных моментах и получает право выступить в этой самостоятельности, ибо принцип субъективности не допускает подобного непосредственного соответствия и полного взаимопроникновения внутреннего и »внешнего во всех частях и отношениях. Именно здесь субъективность есть нечто для себя сущее, то внутреннее, которое из своего реального существования возвратилось в сферу идеи, в чувство, в сердце, в душу, в созерцание. Правда, эта сфера идеального, духовного проявляется по своей внешней форме, но таким способом, при котором внешняя форма сама обнаруживает, что она есть лишь нечто внешнее внутренне для себя сущего субъекта. Поэтому тесная связь телесного и духовного в классической скульптуре не сводится здесь к полному отсутствию какой бы то ни было связи, но эта связь делается настолько свободной, что обе стороны, хотя и не существуют друг без друга, сохраняют в этой связи свою обособленную самостоятельность по отношению друг к другу. Когда же оказывается достигнутой более глубокая связь, то духовность в качестве внутреннего начала, выходящего за пределы своего слияния с объективным и внешним, становится, по существу, светоносным центром. В связи с этим относительным ростом самостоятельности объективного и реального главным становятся здесь изображение внешней природы и даже ее отдельных частных предметов, но при всей точности воспроизведения эти предметы в данном случае все же должны выявить в себе отражение духовного; в способе своей художественной реализации они раскрывают участие духовного начала, жизненность восприятия, вживание самой души в этот крайний предел внешней сферы и тем самым делают явным нечто внутреннее и идеальное.В целом принцип субъективности приводит к необходимости, с одной стороны, отказаться от непосредственного единства духа с его телесностью и фиксировать телесное более или менее отрицательно, чтобы извлечь внутреннее из внешнего, а с другой стороны, предоставить широкий простор частным явлениям в их многообразии, расщеплении и движении как духовного, так и чувственного начала.
3. В-третьих, этот новый принцип должен обнаружиться и в чувственном материале, которым пользуется искусство в своих новых изображениях.
   a) Прежний материал представлял собой материальное как таковое, тяжелую массу как в полноте ее пространственного существования, так и простой абстракции облика в качестве голого облика. Если же в этот материал вступает субъективная и вместе с тем частная в самой себе, осуществленная внутренняя жизнь, то, чтобы проявляться в качестве внутренней, она должна, с одной стороны, уничтожить в этом материале пространственную полноту и превратить ее противоположным образом из непосредственного существования в видимость, произведенную духом, а с другой стороны, привнести как в отношении облика, так и его внешней чувственной видимости все частные особенности явления, которых требует новое содержание. Здесь искусство должно еще вращаться в чувственном и видимом, ибо в соответствии с ходом предшествовавшего развития внутреннее следует постигать как рефлексию в себя, но одновременно оно должно являться возвращением себя из внешней и телесной сферы и тем самым обретением себя, что на первой ступени может обнаружиться опять-таки лишь в объективном бытии природы и телесном существовании самого духовного.Таким способом первое среди романтических искусств делает видимым свое содержание в формах внешнего человеческого облика и всех созданий природы, не останавливаясь на чувственности и абстракции скульптуры. Эту задачу призвана выполнить живопись.b) Однако поскольку в живописи основной тип составляет не всецело осуществленное взаимопроникновение духовного и телесного, как это происходит в скульптуре, а наоборот, выявление сосредоточенного в себе внутреннего начала, то пространственный внешний образ вообще не является средством выражения, подлинно адекватным субъективности духа. Поэтому искусство покидает свой прежний способ формообразования и вместо пространственных конфигураций осваивает звуковые конфигурации в их временном звучании и исчезновении. Ведь звук, приобретая свое более идеальное временное существование благодаря отрицательному полаганию пространственной материи, соответствует внутреннему началу, которое постигает самого себя согласно своей субъективной внутренней жизни в виде чувства и движением звуков выражает любое содержание, как оно проявляется во внутреннем движении сердца и чувства. Второе искусство, следующее этому принципу изображения, есть музыка.

   c) Однако музыка опять-таки оказывается лишь на противоположной стороне и как в отношении своего содержания, так и в отношении чувственного материала и способа выражения, в противоположность пластическим искусствам, придерживается бесформенности внутреннего начала. Искусство же в соответствии с полнотой своего понятия должно доставить созерцанию не только внутреннюю сторону, но также проявление и действительность этой внутренней стороны в ее внешней реальности. Если же искусство отказалось от действительного воплощения в действительную и потому видимую форму объективности и обратилось к внутреннему элементу, то объективность, к которой оно вновь обращается, не может быть реальной, а только представляемой и чем-то внешним, получившим форму для внутреннего созерцания, представления и чувства.

   Изображение этой объективности как сообщение духа, творящего в своей собственной сфере для другого духа, должно пользоваться чувственным материалом своего выявления лишь как простым средством сообщения и поэтому снизойти до знака, который сам по себе лишен смысла. Поэзия, искусство речи, занимает именно это место. Подобно тому как дух с помощью языка делает понятным другому духу то, что в нем заключено, поэзия воплощает свои художественные произведения в языке, который и сам становится художественным органом. Так как поэзия может раскрыть в своей стихии полноту духа, она является одновременно всеобщим искусством, в равной степени принадлежащим всем художественным формам и отсутствующим лишь там, где дух, еще не уяснивший себе своего высшего содержания, осознает собственные предчувствия лишь в форме и образе чего-то ему внешнего и чуждого.