Введение, которое отражает общие для того времени культурно-исторические взгляды, может быть опущено, но остальное примечательно как первое высказывание Гегеля на эстетическую тему не только для истории развития Гегеля, но и само по себе. Сказав о сочетании у древних общечеловеческого интереса с интересом местным, что создавало благоприятные условия для поэтов, Гегель продолжает.

В наше время поэт не имеет столь обширной сферы влияния. Знаменитые деяния немцев как в древние, так и в новые времена не связаны с нашим устройством жизни, и память о них не сохраняется в устной традиции. Лишь из исторических книг, принадлежащих отчасти чужим народам, знакомимся мы с ними, и даже сфера этого знакомства ограничена образованными сословиями. Сказки, которые занимают простой народ, — это рассказы о приключениях, не связанные ни с нашей религиозной системой, ни с подлинной историей. Вместе с тем понятия и культура сословий в наши дни слишком различны, чтобы современный поэт мог надеяться быть понятым и прочитанным всеми. Поэтому мудрый выбор предмета не сделал нашего великого немецкого эпического поэта (Клопштока) доступным, как это могло бы произойти, если бы наши общественные отношения были подобны греческим. Одни уже отошли от той системы, на которой построена вся поэма либо отдельные ее части; другие слишком заняты заботами о столь многообразно выросших потребностях и удобствах жизни, чтобы у них было время и желание подняться над своим положением и приблизиться к понятиям высших сословий. — Нас интересует искусство поэта, а не сам предмет, который часто производит противоположное впечатление.

Поразительной особенностью произведений древних является то, что мы называем простотой, которая более чувствуется, чем отчетливо различается. Она состоит именно в том, что писатели точно передают образ предмета, не пытаясь сделать его более интересным для нас при помощи тонких побочных черт и ученых намеков или более блестящим и привлекательным путем незначительных отступлений от правды, как это требуется ныне. Каждое, даже сложное, ощущение они выражают просто, не обособляя друг от друга его разнообразные стороны, которые может выделить рассудок, и не расчленяя то, что. остается темным.

Далее, так как вся система воспитания и образования древних была такова, что каждый получал свои идеи из самого опыта и, не зная

книжной премудрости, которая лишь сушит мозг,

они при всем том, что знали, могли еще сказать:

Как? Где? Почему они это узнали, —

то каждый должен был иметь собственную форму духа и собственную систему мышления, они должны были быть оригинальны. С юных лет мы заучиваем множество ходячих слов и знаков идей, и они покоятся в наших головах без действия и без употребления. Лишь постепенно на опыте мы знакомимся с нашим сокровищем и думаем над словами, ставшими уже для нас как бы формами, по которым мы образуем наши идеи. Эти формы уже имеют свой определенный объем и свои границы и представляют собой те отношения, в соответствии с которыми мы привыкли все воспринимать. — Кстати сказать, основное преимущество изучения иностранных языков заключается в том, что мы таким образом учимся и обобщать понятия и обособлять их. Ибо указанный выше современный способ образования приводит к тому, что у многих людей ряды идей, усвоенных ими, и ряды выученных слов существуют друг возле друга, не соединяясь в систему, часто не касаясь друг друга и нигде не пересекаясь.

Другим характерным свойством является то, что поэты описывали главным образом бросающиеся в глаза явления видимой природы, с которой они были хорошо знакомы, в то время как мы, напротив, лучше осведомлены о внутренней игре сил и вообще больше знаем причины вещей, чем то, как они выглядят. У них каждый сам собою узнавал о занятиях других сословий, не имея намерения научиться им. Поэтому специальные выражения никогда не были общими. Конечно, и у нас есть слова для обозначения тонких оттенков в изменениях видимой природы, но они или употребляются только в просторечии, или же являются провинциальными. — Вообще из всех произведений древних сразу видно, что они спокойно отдавались течению своих представлений и создавали свои произведения, не считаясь с публикой. В наших же произведениях бросается в глаза то, что они были написаны авторами, рассчитывающими на то, что их будут читать, и как бы в процессе воображаемой беседы со своими читателями.

Точно так же мы видим, что в распространенных еще и поныне формах поэзии именно обстоятельства дали направление гению великих первооткрывателей. Нигде это влияние не обнаруживается так явно, как в истории драматического искусства. Истоки трагедии восходят к грубым празднествам, устраивавшимся в честь Вакха, которые сопровождались пением и танцами. От воздаяния трагедия и получила свое название. Вначале эти празднества прерывались только одним лицом, рассказывавшим древние мифы о богах. Эсхил впервые ввел два лица, сделал постоянную сцену вместо использовавшейся прежде деревянной пристройки, которая была разделена на несколько частей, чтобы можно было представлять различные сцены. Зритель должен был тогда обращаться от одного места действия к другому. С возникновением постоянной сцены поэты перестали нуждаться в этом благодаря введению единства места, которым они изредка жертвовали ради большей красоты (как Софокл в «Аяксе», ст. 815 сл.). Язык получил от своего первого подлинного творца то торжественное достоинство, которым он впоследствии всегда отличался. Отсюда видно, как возникла своеобразная форма греческой трагедии, прежде всего такая ее особенность, как хор. Если бы немцы совершенствовались без влияния чужой культуры, то, несомненно, их дух принял бы другое направление. У нас были бы свои немецкие драмы и мы не заимствовали бы их форм у греков.

Комедия их также возникла из низменного фарса крестьян, из фесценний римлян. Сама природа обучала варваров первобытной поэзии, из которой искусство сделало постепенно то, что у более утонченных народов называется поэзией. У афинян, о которых Ювенал говорил natio comoeda est (это комедийный народ), этот вид драмы должен был завоевать наибольший успех, в то время как у серьезных римлян не могло быть тонкого чувства комического.

Только эти два вида драматической поэзии были известны древним. Некоторые смешанные жанры, к которым обращались, уступая изнеженному вкусу слушателей, по-видимому, сохранялись недолго.

Конец, который сводится к хвалебной речи о совершенстве греков, может быть здесь опущен.