В-третьих, что касается немецкой живописи, то ее как таковую мы можем сопоставить с нидерландской.

Основное отличие по сравнению с итальянскими художниками состоит здесь в том, что ни немецкие, ни нидерландские художники не хотят или не могут сами по себе достигнуть тех свободных идеальных форм и способов выражения, которым вполне подобает перейти в духовную, просветленную красоту. Зато, с одной стороны, они могут выразить глубину чувства и субъективную замкнутость души, а с другой стороны, связывают эту проникновенность веры с распространенным своеобразием индивидуального характера, который обнаруживает теперь не только внутреннюю сосредоточенность на интересах веры и спасения души, но показывает также, как изображенные лица заняты мирскими делами, как они опутали себя жизненными заботами и как в этой тяжелой работе они достигли мирских добродетелей, верности, постоянства, прямодушия, рыцарской непоколебимости и бюргерской деловитости. При таком чувстве, более погруженном в ограниченное, мы, в противоположность изначально более чистым формам и характерам итальянцев, находим здесь, в особенности у немцев, скорее, выражение форменного упрямства строптивых натур, либо энергично противопоставляющих себя богу в упорстве и грубом своеволии, либо принужденных насиловать себя, чтобы тяжким усилием вырваться из своей ограниченности и грубости и достичь религиозного примирения, так что глубокие раны, которые они должны нанести своей душе, еще проступают в выражении их благочестия.

Далее я хочу обратить внимание на некоторые основные моменты, которые имеют значение для старой нидерландской школы в отличие от верхненемецких и позднейших голландских художников XVII века.

α. Среди старых нидерландских художников уже в начало XV века особенно выделились братья ван Эйк (Губерт и Иоганн); их мастерство снова было оценено лишь в новейшее время. Как известно, они считаются изобретателями или по крайней мере первыми настоящими завершителями масляной живописи. При таком большом прогрессе, ими вызванном, можно было предполагать, что здесь должна была бы обнаружиться постепенность совершенствования, начиная с первых шагов. Но у нас не сохранилось никаких исторических памятников искусства, свидетельствующих о таком постепенном развитии. Начало и завершение стоят перед нами как бы данные сразу. Ибо почти невозможно нарисовать лучше, чем рисовали эти братья. Кроме того, сохранившиеся произведения, в которых типические черты занимают побочное место и оказываются преодоленными, не только доказывают большое мастерство рисунка, позы, группировки, внутренней и внешней характеристики, теплоты, ясности, гармоничности и тонкости колорита, грандиозности и завершенности композиции, но обнаруживают также все богатство живописи в отношении окружающей природы, архитектурных кулис, фона, горизонта, великолепия и многообразия материала, одеяний, различного вида доспехов, украшений и т. п. Все это сделано с такой точностью, с таким глубоким чутьем к живописности, с такой виртуозностью, что даже позднейшие века не дали ничего более законченного, по крайней мере с точки зрения основательности и правдивости.

Все же шедевры итальянской живописи привлекают нас больше, если противопоставить их этим нидерландским художникам; преимущество итальянских художников составляет одухотворенная свобода и красота воображения при полной искренности и религиозном чувстве. Правда, образы нидерландских художников также радуют выражением невинности, наивности и благочестия, более того, по глубине чувства они до известной степени превосходят лучших итальянских художников, но нидерландские мастера не смогли возвыситься до такой же красоты формы и свободы души. Особенно плохо изображается у них фигура младенца Христа, а их остальные формы мужчин и женщин, хотя они в пределах религиозного выражения и обнаруживают одновременно освященную глубокой верой деловитость в житейских интересах, — эти образы, несмотря на свое благочестие, показались бы незначительными и как бы неспособными быть внутри себя свободными, исполненными фантазии и одухотворенности.

β. Вторая сторона, заслуживающая внимания, представляет собой переход от безмятежной, благоговейной набожности к изображению мучеников, вообще к безобразному в действительности. Здесь особенно выделяются верхненемецкие художники, когда они в сценах из истории страстей Христовых подчеркивают грубость воинов, злые насмешки, варварство ненависти к Христу во время его страданий и смерти, с особой энергией выделяя безобразные и уродливые черты, которые в качестве внешних форм соответствуют внутренней отверженности сердца. Спокойное прекрасное впечатление безмятежного проникновенного благочестия отодвигается на задний план, и при взволнованности названных ситуаций дальнейшее развитие идет в сторону отвратительных гримас, дикой жестикуляции и безудержности страстей. При беспорядочно изображенных фигурах и исключительной грубости характеров таким картинам часто недостает внутренней гармонии композиции и колорита, так что, в особенности когда вновь возродился вкус к старинной немецкой живописи, было допущено много ошибок в вопросе о времени возникновения этих произведений, отличающихся в целом менее совершенной техникой. По сравнению с более совершенными картинами эпохи ван Эйков их считали более давними, хотя в основном они относятся к позднему времени. Однако верхненемецкие художники не остановились только на этих изображениях, а разрабатывали также разнообразнейшие религиозные сюжеты; в сценах истории страданий Христа они умели, как, например, Альбрехт Дюрер, успешно избегать крайностей обнаженной грубости, сохраняя и при подобных задачах внутреннее благородство и внешнюю замкнутость и свободу.

γ. Последняя ступень, достигнутая немецким и нидерландским искусством, сводится к полному проникновению в мирскую и повседневную действительность и связанному с этим обособлению живописи на самые разнообразные виды, односторонне развивающиеся как по содержанию, так и по разработке. Уже в итальянской живописи заметен переход от просто величественного благоговения ко все более возрастающему мирскому началу. Однако последнее здесь, как, например, у Рафаэля, отчасти проникнуто религиозностью, отчасти же ограничивается и сдерживается принципом античной красоты, тогда как дальнейшее развитие заключается не столько в том, что намечаются различные пути в изображении всевозможных предметов в зависимости от колорита, сколько в поверхностной расплывчатости или эклектическом подражании формам и манере письма. Между тем немецкое и нидерландское искусство наиболее определенно и отчетливо прошло через (весь круг содержания и видов разработки, начиная с совершенно традиционных церковных образов, отдельных фигур и поясных портретов, переходя к проникновенным, благочестивым, благоговейным изображениям и кончая живыми, более широкими композициями и сценами, в которых, однако, свободная характеристика фигур, большая жизненность, достигаемая введением процессий, слуг, случайных представителей общины, украшений на платьях и сосудах, богатство портретов, архитектурных произведений, окружающей природы, видов церквей, улиц, городов, рек, лесов, очертаний гор еще сдерживается и объединяется религиозным принципом. Теперь этот объединяющий принцип исчезает, и круг предметов, до сих пор находившийся в единстве, распадается; особенности в специфической единичности и случайности их смены и изменения образуют материал для многообразнейших способов живописного восприятия и выполнения.

Чтобы полностью оцепить значение этой последней сферы, мы здесь, как и раньше, еще раз должны учесть те национальные условия, которыми определилось ее начало. В этом отношении мы должны следующим образом оправдать переход от церкви, благочестивых образов и представлений к наслаждению мирской жизнью как таковой, к наслаждению предметами и единичными явлениями природы, добропорядочной домашней жизнью в ее уютном и тесном кругу, а также национальными торжествами, праздниками и процессиями, деревенскими танцами, весельем храмовых праздников или непринужденными проказами. В Голландию проникла Реформация; голландцы сделались протестантами и избавились от испанского церковного и королевского деспотизма. Что касается политических отношений, то здесь мы не находим ни благородного дворянства, изгоняющего своих государей и тиранов или предписывающего им свои законы, ни земледельческого народа, угнетенных крестьян, идущих напролом, подобно швейцарцам. Здесь, за исключением храбрецов в сухопутном войске и отважных моряков, большая часть народа состояла из горожан, занятых ремеслом, зажиточных граждан; довольствуясь своей деятельностью, они не стремились к иному, но, когда пришлось защищать свободу приобретенных прав, частных привилегий их провинций, городов, союзов, они восстали, смело доверяясь богу и полагаясь на свое мужество и разум. Не боясь исключительной славы, связанной с испанским владычеством над половиной мира, они подвергали себя всем опасностям, храбро проливали кровь и своей праведной смелостью и стойкостью победоносно отвоевали себе религиозную и гражданскую самостоятельность.

Если некое своеобразное направление духа можно назвать немецким, то этого названия заслуживает именно эта верная, состоятельная, полная задушевности гражданственность, чувство достоинства которой было лишено высокомерия, а в благочестии она была не просто восторженной и притворной, но конкретно-благочестивой в мирской жизни, в своем богатстве оставалась скромной и довольной, а в жилище и окружающих условиях жизни — простой, нарядной и опрятной. Неизменно заботливая и довольная всеми своими условиями, она, несмотря на свою самостоятельность и развивающуюся свободу, умела в то же время оставаться верной старинным обычаям и сохранять деловитость предков.

Этот смышленый, художественно одаренный народ хотел и в живописи радоваться такому здоровому и вместе с тем законному, приятному образу своей жизни; в своих картинах он еще раз хотел во всевозможных положениях насладиться чистотой своих городов, утвари, своим домашним миром, своим богатством, почтенными нарядами своих жен и детей, блеском своих политических и городских празднеств, отвагой своих моряков, славой своей торговли и кораблей, плавающих во всех морях. Именно это чувство честного радостного существования голландские художники привносят и в отношении природных объектов, и во всех своих произведениях со свободой и верностью замысла, с любовью к незначительному и мимолетному, с открытой свежестью взора и сосредоточенной погруженностью всей души в самые замкнутые и ограниченные явления соединяют высшую свободу художественной композиции, тонкое чувство даже побочных деталей и исключительную тщательность в выполнении. С одной стороны, эта живопись с неподражаемым совершенством развила магию и цветовую игру света, освещения и вообще колорита в сценах из военной и солдатской жизни, на подмостках в трактирах, на свадьбах и других крестьянских пиршествах, в изображениях домашних житейских сцен, в портретах и природных сюжетах, в пейзажах, животных, цветах и т. п., с другой стороны, она достигла необычайной жизненной характерности, исполненной величайшей художественной правды. И если она, отправляясь от незначительного и случайного, доходит до изображения деревенских сцен, до грубого и низменного, то эти сцены кажутся насквозь проникнутыми непринужденным весельем и радостью, так что основной сюжет и содержание составляют это веселье и непринужденность, а не пошлая и дурная обыденщина. Поэтому перед нами не вульгарные чувства и страсти, а мужицкие и близкие природе черты в низших слоях населения, носящие веселый, плутовской, комический характер.

В самой этой беззаботной распущенности как раз и заключается здесь идеальный момент: это воскресный день жизни, все уравнивающий и удаляющий все дурное; люди, которые веселы от всего сердца, не могут быть безусловно дурными и подлыми. В этом отношении не безразлично, является ли зло чем-то мимолетным или выступает как основная черта характера. У нидерландцев комическое упраздняет дурную сторону ситуации, и нам тотчас становится ясно, что характеры могут оказаться также и чем-то иным, отличным от того, как они явились нам в данный момент. Такая бодрость и комизм составляют неоценимое достоинство этих картин. Наоборот, если в теперешних картинах хотят изобразить нечто пикантное в этом роде, то обычно рисуют что-нибудь внутренне дурное или злое без примиряющего комизма. Например, злая женщина ругает своего пьяного мужа в кабачке, и ругает очень злобно; здесь, как я уже говорил ранее, обнаруживается только то, что он гуляка, а она желчная старая баба.

Если мы взглянем на голландских художников такими глазами, то мы уже не будем считать, что живописи следовало бы воздержаться от подобных сюжетов и что она должна была бы изображать только старых богов, мифы и басни или образы мадонн, распятия, мучеников, пап и святых. То, что свойственно всякому произведению искусства, присуще и живописи: наглядное представление о том, что такое человек вообще, человеческий дух и характер, что такое человек, и притом этот человек. Это постижение внутренней человеческой природы и ее внешних жизненных форм и проявлений, эта искренняя радость и художественная свобода, эта свежесть и бодрость воображения, смелая уверенность выполнения составляют ту основную поэтическую черту, которая характеризует большинство голландских мастеров этого круга. В их произведениях можно изучать и постигать человеческую природу и человека. В настоящее же время слишком часто сталкиваешься с портретами и историческими картинами, по которым, несмотря на все сходство с людьми и реальными индивидами, с первого взгляда видно, что художник не знает ни что такое человек, ни каков колорит человека, ни каковы те формы, в которых человек выражает то, что он человек.