Если духовная индивидуальность и принимает в качестве идеала человеческий образ, то это непосредственный, то есть телесный образ, а не человечность в себе и для себя, которая хотя в своем внутреннем субъективном мире и сознает себя отличной от бога, но вместе с тем снимает это различие и предстает как единая с богом бесконечная абсолютная субъективность.

α. Пластическому идеалу недостает того аспекта изображения, который представлял бы его как бесконечно знающую внутреннюю жизнь. Пластически прекрасные образы — это не только камень или медь, но в их содержании и выражении еще недостает бесконечно субъективного начала. Можно сколько угодно восторгаться красотой и искусством, но это восхищение остается субъективным, не пребывающим в объекте созерцания — в богах. Однако для истинной целостности требуется и этот аспект субъективного знающего себя единства и бесконечности, так как только он образует живого обладающего знанием бога и человека. Если он не выражен как относящийся к содержанию и природе абсолютного, то последнее не выступает как духовный субъект, а предстоит созерцанию в своей объективности, не имея внутри себя сознательного духа. Конечно, индивидуальность богов имеет в себе также и содержание субъективного, но как случайность и в таком развитии, которое движется само по себе, вне указанного субстанциального покоя и блаженства богов.

β. С другой стороны, субъективность, противостоящая пластическим богам, не есть бесконечная внутри себя и истинная субъективность. Последняя, как мы это увидим подробнее при рассмотрении третьей, романтической формы искусства, имеет перед собой соответствующую ей объективность как бесконечного внутри себя, знающего себя бога. Но так как субъект этой ступени не обнаруживает себя в совершенном, прекрасном образе богов и именно поэтому не осознает себя в своем созерцании в качестве предметного и объективно сущего, то он сам еще только отличен и отделен от своего абсолютного предмета и является поэтому только случайной конечной субъективностью.

γ. Можно было бы предположить, что фантазия и искусство постигали переход в высшую сферу в виде новой войны богов, то есть подобно тому как они истолковывали первый переход от символики природных богов к духовным идеалам классического искусства. Однако это не так. Этот переход совершался в совершенно другой сфере — как сознательная борьба самой действительности и современности. Благодаря этому искусство занимает совершенно иную позицию по отношению к тому более высокому содержанию, которое оно должно облечь в новые формы.

Это новое содержание не выявляет себя как некое откровение в искусстве, а есть откровение само по себе, независимо от искусства. Оно вступает в субъективное знание на прозаической почве опровержения с помощью доводов, а затем проникает в душу и в ее религиозное чувство благодаря чудесам, мученичествам и т. д. Оно выступает с сознанием противоположности, существующей между всеми конечными существами и абсолютным, — которое в действительной истории оказывается процессом событий, приводящим не только к представляемому, но и в фактическому присутствию. Божественное, сам бог стал плотью, родился, жил, страдал, умер и воскрес. Это такое содержание, которое не выдумано искусством, а существовало вне его; оно не почерпнуто искусством из себя, а преднайдено им как материал для воплощения.

Первый же переход и борьба между богами имели свое происхождение в самом художественном созерцании и фантазии, которая черпала свое учение и образы из внутреннего мира и дала изумленным людям их новых богов. Классические боги получили свое существование только в представлении и возникли лишь в камне и металле или в созерцании, а не в плоти и крови или в действительном духе. Антропоморфизму греческих богов недостает поэтому действительно человеческого существования, как телесного, так и духовного. Эту действительность в плоти и духе приносит только христианство — как бытие, жизнь и деятельность самого бога. Тем самым телесность, плоть признали почетным и освятили антропоморфизм, хотя хорошо знали, что чисто природное и чувственное есть нечто отрицательное. Подобно тому как первоначально человек был образом и подобием бога, так теперь бог — образ и подобие человека; и кто видит сына, тот видит и отца, кто любит сына, тот любит также и отца, — бога должны познать в действительном существовании.

Это новое содержание осознается не благодаря искусству, а дается ему извне — как некое действительное событие, как история бога во плоти. Искусство не послужило исходной точкой этого перехода, поскольку противоположность между старым и новым была бы слишком резкой. Бог религии откровения по своему содержанию и в своей форме — истинно действительный бог, для которого его противники были бы существами, всецело созданными представлением; они не могут противостоять ему на одной и той же почве. Напротив, старые и новые боги классического искусства, будучи взяты каждый сам по себе, принадлежат сфере представления. Они обладают только той действительностью, которую конечный дух придает им, постигая и изображая их как силы, властвующие в области природы и духа? их противопоставление, их борьба принимаются всерьез. Если бы переход от греческих богов к христианскому богу имел своим началом искусство, то к изображению борьбы между богами нельзя было бы отнестись вполне серьезно.