Тот, кто первый назвал женщин прекрасным полом, хотел, быть может, сказать этим нечто лестное для них, но на самом деле он выразил нечто большее, чем сам предполагал. Мы не будем уже говорить о том, что облик женщины вообще тоньше, черты нежнее и мягче, что дружелюбие, шутка и приветливость выражены на ее лице сильнее и привлекательнее, чем у мужчины; не следует забывать также и о скрытой волшебной силе, которой она склоняет нашу страсть к благоприятному о ней мнению. Помимо этого, в самом душевном строе прекрасного пола прежде всего заложены своеобразные черты, явственно отличающие его от нашего пола и отмеченные главным образом печатью прекрасного. Мы же могли бы притязать на звание благородного пола, если бы от благородной души не требовалось, чтобы она отклоняла почетные звания и охотнее наделяла ими других, чем получала сама. Все сказанное не следует, однако, понимать в том смысле, будто женщина лишена благородных свойств или что мужской пол лишен красоты; напротив, можно полагать, что каждый пол сочетает в себе и то и другое, однако у женщины все другие достоинства соединяются лишь для усиления в ней характера прекрасного, с чем, собственно, соотносится все, тогда как среди мужских свойств возвышенное отчетливо выделяется как отличительный признак пола. Это надо принять во внимание, когда судят о представителях того или другого пола — все равно, хвалят ли их или порицают; всякое воспитание и наставление должно постоянно иметь в виду это различие, и все усилия должны быть обращены на то, чтобы содействовать нравственному совершенству того или другого [пола], если только не желают сделать незаметным яркое различие, которое природа хотела провести между ними. Здесь недостаточно представлять себе, что имеешь перед собой людей; нужно не упускать из виду еще и то, что это люди разного рода.

У женщины более сильна прирожденная склонность ко всему красивому, изящному и нарядному. Уже в детстве женщины с большой охотой наряжаются и находят удовольствие в украшениях. Они чистоплотны и очень чувствительны ко всему, что вызывает отвращение. Они любят шутку, и, если только у них хорошее настроение, их можно забавлять безделушками. Очень рано они приобретают благонравный вид, умеют держать себя и владеют собой; и все это в таком возрасте, когда наша благовоспитанная мужская молодежь еще необузданна, неуклюжа и застенчива. Женщины очень участливы, добросердечны и сострадательны, прекрасное они предпочитают полезному, и то, что у них остается от домашних расходов, они охотно откладывают, чтобы тратить больше на внешний блеск и наряды. Они чрезвычайно чувствительны к самому пустячному оскорблению и очень тонко подмечают малейшее невнимание и неуважение к себе. Одним словом, благодаря женщинам можно отличить в человеческой природе прекрасные свойства от благородных; женщины даже мужской пол делают более утонченным.

Я надеюсь, что от меня не потребуют перечисления свойств мужчин, поскольку они аналогичны упомянутым свойствам женщин и удовлетворяются лишь тем, что рассмотрят их путем сопоставления. У прекрасного пола столько же ума, сколько у мужского пола, с той лишь разницей, что это прекрасный ум, наш же, мужской, — глубокий ум, а это лишь другое выражение для возвышенного.

Красота поступка состоит прежде всего в том, что его совершают легко и как бы без всякого напряжения; усилия же и преодоленные трудности вызывают восхищение и относятся к возвышенному. Раздумье и долгое размышление благородны, но трудны и не особенно подходят для лиц, у которых естественная прелесть должна свидетельствовать лишь о прекрасной природе. Трудное учение или слишком отвлеченные рассуждения (даже если бы женщине удалось достигнуть в этом совершенства) сводят на нет достоинства, присущие женскому полу. Хотя они и способны ввиду их редкости сделать женщину предметом бесстрастного удивления, но они уменьшают силу тех прелестей, благодаря которым женщины имеют такую большую власть над другим полом. Женщине, у которой, как у г-жи Дасье, голова полна греческой премудрости или которая подобно маркизе Шатле ведет ученый спор о механике, не хватает для этого только бороды — борода, быть может, еще отчетливее выразила бы глубокомыслие, приобрести которое стремятся такие женщины. Прекрасный ум выбирает предметом своего рассмотрения все, что близко более тонкому чувству; абстрактные же умозрения или знания полезные, но сухие он предоставляет прилежному, основательному и глубокому уму. Женщина не будет поэтому изучать геометрию; о законе достаточного основания или о монадах она узнает лишь столько, сколько необходимо, чтобы уловить соль тех сатирических стихотворений, которые сочиняют поверхностные умники из нашего пола. Красавицы могут спокойно предоставить Картезию постоянно крутить свои вихри, оставаясь к ним равнодушными, если бы даже галантный Фонтенель и захотел, чтобы блуждающие звезды составили этим вихрям компанию. Притягательная сила их прелестей не уменьшится, если они ничего не будут знать о том, что Альгаротти старался для их блага рассказать о силах притяжения грубых материй по теории Ньютона. В области истории они не будут забивать себе голову сражениями, а в географии — крепостями: ведь им так же мало подобает пахнуть порохом, как лицам мужского пола пахнуть мускусом.

Со стороны мужчин было, по-видимому, злой хитростью то, что они хотели склонить прекрасный пол к подобному извращению вкуса. Ведь они хорошо знают свою слабость к естественным прелестям этого пола, а также то, что один лукавый взгляд приводит их в смущение больше, чем самый трудный схоластический вопрос. Напротив, как только женщина усваивает себе этот [извращенный ] вкус, мужчины тотчас же видят свое решительное превосходство [над ней] и оказываются в том выгодном положении, которого они в ином случае едва ли могли бы добиться, а именно, с великодушной снисходительностью потакают ее слабости — тщеславию. Содержание великой науки женщины — скорее всего человек, а среди людей — мужчина. Ее философия не умствования, а чувство. Если речь идет о том, чтобы дать женщинам возможность развить свою прекрасную природу, то всегда нужно иметь перед глазами это важнейшее обстоятельство. Надо стремиться развить все их моральное чувство в целом, а не их память, и притом не посредством общих правил, а с помощью суждений о том, что происходит вокруг них. Примеры, заимствованные из других эпох с целью понять то влияние, которое прекрасный пол имел на происходившие в мире события, многообразные отношения этого пола к мужскому полу в прежние века или в чужих странах, характер их обоих, поскольку его можно объяснить, а также изменчивый вкус к удовольствиям — вот что составляет всю их историю и географию. Забавно, что женщину вполне устраивает созерцание карты, представляющей весь мир или его важнейшие части. Эту карту надо показывать ей лишь для того, чтобы описать различные характеры народов, обитающих на земле, их различные вкусы и нравственное чувство, в особенности же чтобы рассказать о влиянии, которое все это имеет на отношения между полами, а также для того, чтобы дать ей некоторые сведения о странах, о свободе или рабстве в них. Неважно, будет ли она при этом знать отдельные части этих стран, занятия населения, могущество этих стран и их властителей. Точно так же и о мироздании ей незачем знать больше, чем нужно для того, чтобы вид неба в прекрасные вечера мог ее взволновать, а также чтобы она поняла, что существует еще много миров и что там обитают еще более прекрасные создания. Вкус к выразительным описаниям и к музыке не как искусству, а как выражению ощущений — все это облагораживает и возвышает чувства этого пола и всегда некоторым образом связано с нравственными побуждениями. Недопустимо бесстрастное и умозрительное обучение, больше переживаний и при том тех, что близки ее полу. Такое обучение столь редко потому, что оно требует таланта, опыта и добрейшего сердца. Без всякого же другого обучения женщина прекрасно может обойтись, ведь даже и без упомянутого обучения она обычно сама очень хорошо развивается.

Добродетель женщины есть прекрасная добродетель.
Добродетель мужского пола есть добродетель благородная. Женщины избегают дурного не потому, что оно несправедливо, а потому, что оно безобразно, и добродетельными будут для них поступки нравственно прекрасные. Никакого “должно”, никакого “надо”, никакой обязанности, никаких приказаний, никакого сурового принуждения женщина не терпит. Она делает что-то только потому, что так ей нравится; поэтому главное — уметь сделать так, чтобы ей нравилось только то, что хорошо. Я не думаю, чтобы прекрасный пол руководствовался принципами, и надеюсь, что этим не оскорбляю его, ведь принципы чрезвычайно редко встречаются и у мужского пола. Зато провидение вселило в сердца женщин чувства доброты и благожелательства, дало им тонкое чувство приличия и благосклонность. Не следует требовать от них жертв и великодушного самоограничения. Муж никогда не должен говорить жене о том, что ради друга он рискует частью своего состояния. Зачем ему сковывать ее веселую болтливость, обременяя ее душу важной тайной, хранить которую надлежит ему одному? Даже многие из слабостей женщин представляют собой, так сказать, прекрасные недостатки. Обида или несчастье повергают их нежную душу в уныние. Мужчина никогда не должен проливать иных слез, кроме слез великодушия. Слезы, проливаемые им от боли или от счастья, вызывают к нему презрение. Тщеславие, которое так часто ставят в упрек прекрасному полу, если оно действительно его недостаток, то прекрасный недостаток. Ведь не говоря уже о том, что мужчинам, так охотно льстящим женщине, пришлось бы плохо, если бы ей не нравилась такая лесть, именно эта лесть делает ее прелести еще более привлекательными. Склонность принимать эту лесть побуждает ее к проявлению своей нежности, к благопристойности, к веселой игре ее ума, а также к тому, чтобы увеличивать свою красоту тем, что мода непрестанно изобретает для этого. Для других здесь нет ничего оскорбительного, а скорее наоборот; если это делается со вкусом, то это так мило, что было бы весьма неприлично ворчать и порицать это. Женщину, в этом отношении чересчур ветреную и легкомысленную, зовут глупенькой, но это слово звучит не так грубо, как с другим окончанием для мужчины, более того, когда хорошо понимают друг друга, оно иногда свидетельствует о чем-то интимно-лестном. Если у женщин тщеславие — недостаток весьма извинительный, то спесь у них не только достойна порицания, как у каждого человека вообще, но совершенно искажает отличительные свойства их пола. Ибо это исключительно глупое и отталкивающее свойство совершенно не вяжется с располагающей к себе скромной прелестью. Положение такой особы в этом случае весьма щекотливо. Ей придется сносить безжалостные и резкие суждения: ведь тот, кто надменно требует к себе большого уважения, вызывает всеобщее порицание. Подметить хотя бы малейший недостаток доставляет истинную радость каждому, и слово глупая уже не звучит здесь так мягко. Нужно всегда различать тщеславие и спесь. Тщеславная женщина ищет одобрения и в известной мере почтительно относится к тем, ради кого она проявляет свое тщеславие; спесивая полагает, будто она уже в полной мере обладает таким одобрением и, нисколько не добиваясь его, она его и не получает.

Некоторая доля тщеславия нисколько не делает женщину в глазах мужчин менее привлекательной, но чем больше оно бросается в глаза, тем больше оно способно посеять раздоры между самими представительницами прекрасного пола. В этом случае они очень резко судят друг о друге, так как одной кажется, что другая затмевает ее прелести, и действительно, те из них, кто еще претендует на завоевание [сердец], редко бывают подругами в истинном смысле этого слова.

Прекрасному ничто не противно в такой мере, как то, что вызывает отвращение, и ничто не столь далеко от возвышенного, как смешное. Поэтому для мужчины нет ничего более обидного, чем обозвать его глупцом, а для женщины — сказать, что она безобразна. Английский “Spectator” полагает, что для мужчины нет ничего оскорбительнее, чем прослыть лжецом, для женщины же — ничего горше, чем прослыть нецеломудренной. Я бы все это оспаривал, если бы подходил к этому с точки зрения строгой морали. Однако здесь вопрос не в том, что само по себе заслуживает наибольшего порицания, а в том, что всего болезненнее воспринимается. И тут я спрошу читателя, не придется ли ему, если он как следует поразмыслит, согласиться с моим мнением? Мадемуазель Нинон де Ланкло не имела ни малейших притязаний прослыть целомудренной, и тем не менее она была бы жестоко оскорблена, если бы кто-нибудь из ее поклонников зашел так далеко в своем суждении о ней, что упрекнул бы ее в отсутствии целомудрия. Известно, какая жестокая судьба постигла Мональдещи за такого рода оскорбительное выражение по адресу одной государыни, отнюдь не намеревавшейся разыгрывать из себя Лукрецию. Невыносимо, когда нельзя совершить дурное, хотя и желаешь его совершить, потому что даже несовершение его есть в таком случае весьма сомнительная добродетель.

Чтобы быть как можно дальше от всех этих отвратительных черт, нужна чистота; она, правда, приличествует всем, но у прекрасного пола она приобретает значение первейшей добродетели и вряд ли можно говорить здесь о чересчур высокой степени, хотя у мужчин она иногда бывает чрезмерной и тогда становится нелепой.

Стыдливость представляет собой некоторую тайну природы для ограничения необузданного влечения; следуя зову природы, она всегда согласуется с добрыми, нравственными свойствами, даже когда она чрезмерна. Поэтому она в высшей степени необходима как дополнение к принципам. В самом деле, нет другого подобного случая для измышления удобных принципов, поскольку влечение так легко пускается на хитрости. Но в то же время она служит также для того, чтобы набросить таинственный покров даже на самые естественные (geziemendsten) и самые необходимые цели природы, дабы слишком уже грубое знакомство с ними не вызвало отвращения или по меньшей мере равнодушия к конечным целям того побуждения человеческой природы, с которым связаны ее самые тонкие и сильные склонности. Это свойство присуще прежде всего прекрасному полу и очень ему приличествует. Грубо и достойно всякого презрения смущать нежное благонравие представительниц прекрасного пола или вызывать их негодование вульгарными шутками, называемыми сальностями. Так как, однако, влечение к другому полу, как бы мы ни хотели обойти молчанием эту тайну, в конце концов все же представляет собой основу всех других возбуждений и женщина всегда именно как женщина служит приятным предлогом благовоспитанных бесед, то этим, пожалуй, объясняется, почему мужчины, вообще-то говоря благонравные, иногда позволяют себе легкой игривостью своих шуток высказать тонкие намеки, которые можно назвать вольными или плутовскими. И вот, полагая, что своими дерзкими взглядами они не оскорбляют и не выказывают неуважения, мужчины считают себя вправе называть женщину, принимающую все это с недовольной и пренебрежительной миной, педанткой благопристойности. Я упоминаю об этом только потому, что обычно это рассматривается как довольно смелая черта изысканного обращения и что на это в действительности было с давних пор потрачено много остроумия. Мы не рассматриваем этого вопроса с точки зрения строгой морали; мое дело лишь наблюдать и объяснять, как воспринимают прекрасное.

Благородные свойства этого пола, которые, однако, как мы уже заметили, никогда не должны затемнять собой чувство прекрасного, отчетливее и вернее всего проявляются через скромность — один из видов благородной простоты и наивности при наличии больших достоинств. От нее идет свет спокойного благорасположения и уважения к другим вместе с некоторым благородным доверием к самому себе и справедливым мнением о самом себе, всегда имеющим место у благородного характера. Располагая к себе своими привлекательными чертами и трогая внимательностью, это тонкое сочетание ограждает все другие блистательные качества от фривольного порицания и от склонности к насмешкам. Люди с таким характером расположены также и к дружбе, что в женщине никогда нельзя переоценить, ибо такое расположение чрезвычайно редко и в то же время должно быть столь необыкновенно привлекательным.

Так как наша задача — высказать свои соображения по поводу чувств, то весьма заманчиво осмыслить по возможности различие того впечатления, которое весь облик и черты лица женщины производят на мужчину. В основе своей вся эта обворожительная сила связана с влечением одного пола к другому. Природа преследует свою великую цель, и все сопутствующие тонкости, какими бы далекими от нее они ни казались, суть только украшения, и свою привлекательность они в конце концов заимствуют из того же источника. Мужчин со здоровым и грубоватым вкусом, всегда находящихся во власти этого влечения, мало трогают грациозность, прекрасные черты лица, глаза женщины и т. п., и, поскольку главное для них, собственно говоря, пол, они в большинстве случаев видят в этих тонкостях лишь пустое кокетство.

Если вкус этот и неутонченный, то пренебрегать им из-за этого все же нельзя. Ведь благодаря ему большая часть людей следует великому закону природы весьма простым и верным способом.

Подобно тому как все вещи в мире имеют и свою дурную сторону, так и в отношении этого вкуса следует пожалеть лишь о том, что он легче, чем всякий другой, превращается в распутство. Ведь именно потому, что огонь, зажженный кем-то, может быть снова погашен любым другим, нет достаточных преград для необузданной склонности.

Он приводит к большинству браков, и притом среди самой трудолюбивой части человеческого рода, и поскольку мужа не занимают очаровательное личико, томные взгляды, благородная осанка и т. п., да ничего во всем этом он и не смыслит, то тем больше обращает он внимания на домашние добродетели, бережливость и т. д. и т. п., а также на приданое. Что касается несколько более тонкого вкуса, ради которого следовало бы провести различие во внешних чарах женщины, то люди с таким вкусом обращают внимание или на то, что есть морального в облике женщины и выражении ее лица, или на то, что в нем не связано с моралью.

Женщину, привлекательную в этом последнем смысле, называют хорошенькой. Пропорциональное сложение, правильные черты, цвет глаз и лицо, выделяющееся своим изяществом, — все это такая красота, которая нравится и в букете цветов, вызывая бесстрастное одобрение. Само лицо, хотя бы и красивое, еще ничего не выражает и не говорит сердцу. Что же касается выражения лица, глаз и мимики — насколько это выражение нравственно, — то оно может относиться либо к чувству возвышенного, либо к чувству прекрасного. Женщину, чьи прелести, свойственные ее полу, подчеркивают преимущественно моральное выражение возвышенного, называют прекрасной в собственном смысле этого слова; та, чей моральный рисунок, поскольку он проявляется в выражении или чертах лица, обнаруживает свойства прекрасного, привлекательна, и если она такова в высшей степени, то очаровательна. У первой, выражая спокойствие и благородство, глаза светятся умом, и, поскольку ее лицо отражает также нежное чувство и благосклонность, она пользуется расположением и глубоким уважением мужчины. У второй в смеющихся глазах веселость и острый ум, тонкая шаловливость, игривая шутливость и интригующая недоступность. Она обольщает, тоща как первая волнует, и то чувство любви, к которому она способна и которое она вызывает у других, хотя и поверхностно, но прекрасно, между тем как чувствования первой нежны, связаны с уважением и продолжительны. Я не могу здесь вдаваться в слишком подробный анализ, ибо в таких случаях всегда кажется, будто автор изображает только свои собственные склонности. Я только скажу, что здесь становится понятным, почему многим дамам нравится здоровый, но бледный цвет [лица]. Дело в том, что этот цвет [лица] бывает обычно у людей, чей склад души отличается большим внутренним чувством и тонким восприятием, что относится к свойству возвышенного, тогда как румянец и цветущий вид говорят не столько о возвышенном, сколько о веселом нраве; а между тем тщеславию больше свойственно трогать и пленять, чем возбуждать и прельщать. Напротив, люди, лишенные всякого морального чувства и без какой-либо выразительности, указывающей на тонкость восприятия, могут быть очень красивыми, однако они не будут ни волновать, ни привлекать, за исключением, быть может, того грубого вкуса, о котором мы упоминали выше; этот вкус иногда становится несколько более тонким и тоща в соответствии с этим производит свой выбор. Плохо то, что подобного рода красивые люди подвержены пороку — становятся спесивыми от сознания, что у них хорошая фигура, которую они видят в зеркале, а также оттого, что они не способны к более тонкому восприятию; тогда они у всех вызывают к себе равнодушное отношение, за исключением разве льстеца, преследующего свои цели и строящего козни.

После этих суждений можно, пожалуй, до некоторой степени понять, какое впечатление производит облик одной и той же женщины на мужчин с различным вкусом. Я не буду говорить здесь о том, что в этом впечатлении слишком тесно связано с половым влечением и что может соответствовать той особой сластолюбивой мечте, в которую облекается чувство отдельного человека, — это лежит вне сферы тонкого вкуса. Пожалуй, прав г-н Бюффон, полагая, что облик, производящий на нас первое впечатление, когда половое влечение еще свежо и только начинает развиваться, остается прообразом, которому впоследствии должны более или менее соответствовать все женские образы, могущие пробудить порождаемое фантазией желание, вследствие чего довольно грубая склонность вынуждена выбирать между различными индивидами. Что касается более тонкого вкуса, то я утверждаю, что о красоте тех [женщин], которых мы назвали хорошенькими, все мужчины судят примерно одинаково и что в этом отношении мнения не так различны, как это обычно думают. Черкесских и грузинских девушек все европейцы, совершавшие путешествие по их стране, всегда признавали очень красивыми. Турки, арабы, персы, надо полагать, почти полностью разделяют этот вкус, ибо они очень хотят сделать свою народность более красивой путем смешения с такой благородной кровью, и можно отметить, что персидской расе это действительно удалось. Индостанские купцы также не упускают случая извлечь для себя большую выгоду из преступной торговли столь прекрасными женщинами, доставляя их сластолюбивым богачам своей страны. Мы видим, что, каким бы разным ни был вкус в различных странах мира, все же то, что в одной из этих стран признается особенно красивым, считается таким же и во всех других. Но где в суждение об изящном облике примешивается то, что в его чертах морально, там вкус различных мужчин всегда весьма различен, поскольку неодинаково само их нравственное чувство, и соответственно тому, какое значение придает выражению лица [женщины] воображение каждого отдельного мужчины. Известно, что те женщины, которые при первом взгляде не производят особого впечатления, потому что они красивы не бесспорно, обычно, когда они начинают нравиться при более близком знакомстве, гораздо больше располагают к себе и кажутся все более красивыми. Наоборот, красивая внешность, сразу бросающаяся в глаза, впоследствии воспринимается уже с большим равнодушием. Это, вероятно, объясняется тем, что нравственные прелести, когда становятся приметными, больше пленяют, а также тем, что они оказывают действие только при наличии ощущений нравственного порядка и как бы открываются, причем открытие каждой новой привлекательной черты всегда заставляет предполагать еще большее их число. А те приятные черты, которые вовсе не скрыты, оказав в самом начале все свое действие, впоследствии не могут уже достичь ничего иного, как только охладить чрезмерное любопытство влюбленного и постепенно довести его до равнодушия.

В связи с этими наблюдениями совершенно естественно напрашивается следующее замечание. Совсем простое, грубое половое влечение, правда, ведет самым прямым путем к великой цели природы; выполняя ее требования, оно способно сразу сделать данное лицо счастливым, однако, становясь слишком обыденным, оно легко приводит к разврату и беспутству. С другой стороны, изощренный вкус служит, правда, для того, чтобы лишить пылкую страсть ее грубой чувственности и, сильно ограничивая число ее объектов, сделать ее сдержанной и благоприличной. Однако эта страсть обычно не достигает великой конечной цели природы, и так как она требует или ожидает большего, чем то, что природа обычно дает, то она, как правило, лишь весьма редко делает счастливым лицо со столь деликатными ощущениями. Люди первого типа становятся грубыми, потому что имеют в виду всех представителей другого пола; люди второго типа становятся мечтательными, поскольку они не имеют в виду, собственно говоря, ни одного из них; у них один лишь объект — тот, который влюбленность создает себе в мыслях, наделяя его всеми благородными и прекрасными свойствами, которые природа редко совмещает в одном человеке и еще реже сообщает их тому, кто может их оценить и, вероятно, был бы достоин обладать ими. Этим объясняется то, что такие люди откладывают брачный союз и в конце концов совсем от него отказываются или же — что, пожалуй, ничуть не лучше — горестно жалеют о сделанном выборе, не оправдавшем их больших надежд. В самом деле, нередко эзоповский петух находит жемчужину, между тем как ему более подходило бы обыкновенное ячменное зерно.

Здесь мы вообще можем заметить, что, как бы ни были прекрасны впечатления от нежного чувства, все же имеются все основания соблюдать осторожность в его изощрении, если мы не хотим чрезмерной возбудимостью создать себе дурное настроение и источник бед. Более благородным душам я — если бы только знал, как этого достичь, — посоветовал бы изощрять сколько можно свое чувство в отношении свойств, им самим присущих, или действий, ими самими совершаемых, и сохранять простоту чувства в отношении удовольствий или того, чего они ожидают от других. Но если бы это было возможно, они и других сделали бы счастливыми и сами были бы счастливы. Никогда не следует упускать из виду, что нельзя требовать слишком много благополучия в жизни и совершенства от людей, ибо тот, кто всегда ожидает лишь посредственного, имеет то преимущество, что результат редко разрушает его надежду, напротив, его иногда приятно поражают нежданные совершенства.

Наконец, всем подобным прелестям угрожает возраст, этот великий разрушитель красоты. Если бы все шло своим чередом, то возвышенные и благородные свойства должны были бы постепенно занять место прекрасных свойств, дабы человек, по мере того как он перестает быть достойным любви, заслуживал все большего уважения. По моему мнению, все совершенство прекрасного пола во цвете лет должно заключаться в прекрасной простоте, возвысившейся благодаря утонченному чувству любви ко всему привлекательному и благородному. Со временем, когда претензии на возбуждающие впечатления слабеют, чтение книг и расширение знаний могут постепенно оставлять музам место, свободное теперь от граций, и супругу следовало бы [в этом отношении] стать первым наставником. Тем не менее, даже когда приближается столь страшная для каждой женщины пора увядания, она все же принадлежит еще к прекрасному полу. И она сама обезображивает себя, если, отчаявшись сохранить свойства прекрасного пола, отдается во власть ворчливого и мрачного расположения духа.

Пожилая женщина, которая ведет себя в обществе скромно и приветливо, участвует в веселых и разумных беседах, с надлежащим тактом покровительствует развлечениям молодежи, сама не принимая в них участия, выказывает удовлетворение и благосклонность к окружающему веселью, проявляя заботу обо всем, — такая женщина все еще представляет собой существо более тонкое, чем мужчина в таком же возрасте, и, быть может, даже более привлекательное, чем иная девушка, хотя и в другом смысле. Правда, нам кажется слишком загадочной такая платоническая любовь, как у древнего философа, который сказал про предмет своей симпатии: “Грации обитают в ее морщинах, и душа моя как бы витает у моих губ, когда я целую ее увядшие уста”. Однако в таком случае надо отказаться от подобного рода претензий. Старик, разыгрывающий из себя влюбленного, — это шут, а подобные же притязания старухи вызывают отвращение. Если мы ведем себя неблагопристойно, то в этом виновата не природа, а желание извратить ее.

Дабы не упустить из виду тему моего сочинения, я выскажу несколько мыслей и о том влиянии, которое один пол оказывает на другой с целью изощрить и облагородить его чувства. Женщина обладает преимущественно чувством прекрасного, поскольку прекрасное присуще ей самой, чувством же благородного — лишь поскольку благородное встречается у мужчины. У мужчины, наоборот, преобладает чувство благородного как одно из его качеств, чувство же прекрасного — поскольку прекрасное встречается у женщины. Отсюда следует, что цель природы — еще больше облагородить мужчину через влечение к другому полу, а женщину через него же сделать еще более прекрасной. Женщину мало смущает то, что у нее нет некоторых высоких понятий, что она пуглива и не предназначена для важных дел и т. д.; она прекрасна и пленяет — этого достаточно. Напротив, от мужчины она требует всех этих качеств, и возвышенность ее души в том только и проявляется, что она умеет ценить эти благородные качества, если только они имеются у мужчины. Иначе, как было бы возможно, что столько мужчин с безобразной наружностью, хотя и с [некоторыми] достоинствами, могли получить себе в жены таких милых и хорошеньких женщин! Мужчина, напротив, гораздо требовательнее к прекрасным свойствам женщины. Ее миловидность, веселая наивность и чарующая приветливость достаточно вознаграждают его за отсутствие у нее книжной учености и за другие недостатки, которые он должен возместить своими собственными талантами. Тщеславие и увлечение модой могут, правда, дать этим естественным склонностям ложное направление и иного мужчину сделать слащавым, а женщину — педанткой или амазонкой, однако природа всегда стремится вернуть их в естественное состояние. По этому можно судить о том, какое могучее влияние могло бы оказывать влечение к другому полу, в особенности на мужчин, для их облагораживания, если бы вместо многочисленных скучных наставлений вовремя развивали у женщины нравственное чувство. Благодаря этому она могла бы надлежащим образом оценивать достоинства и благородные качества другого пола, а также была бы подготовлена к тому, чтобы с презрением смотреть на пошлого щеголя и не прельщаться никакими другими качествами, кроме настоящих достоинств. И несомненно также, что сила ее чар от этого вообще выиграла бы, ведь мы видим, что очарование женщин в большинстве случаев действует только на благородные души; другие же недостаточно тонки, чтобы их оценить. В этом же смысле высказался и поэт Симонид, когда ему посоветовали прочесть свои прекрасные стихи перед фессалийцами: “Эти люди слишком глупы, чтобы позволить такому человеку, как я, обмануть себя”. Уже раньше замечали, что общение с прекрасным полом делает нрав мужчин более мягким, их поведение — более благопристойным и тонким, а их манеры — более изящными; однако это только второстепенная польза.

Но даже эта польза весьма умаляется наблюдением, что мужчины, которые слишком рано и слишком часто приобщаются к таким компаниям, где женщина задает тон, обычно становятся несколько пошлыми и в среде мужчин скучными или даже вызывающими к себе презрение, так как они утратили вкус к такому препровождению времени, которое, правда, должно быть веселым, но имеющим и некоторое настоящее содержание, допускающим шутку, но и полезным благодаря серьезным беседам.

Самое важное, чтобы муж становился все совершеннее как мужчина, а жена — как женщина, т. е. чтобы мотивы влечения их друг к другу действовали согласно предписанию природы сделать одного еще более благородным, а качества другой — еще более прекрасными. Если все это дойдет до крайней степени, то мужчина, гордый своими достоинствами, будет вправе сказать: “Хотя вы меня и не любите, я заставлю вас глубоко уважать меня”. А женщина, уверенная в силе своих чар, ответит ему: “Хотя в глубине души вы и не цените нас высоко, мы, однако, все же заставим вас любить нас”. Порой за неимением таких принципов мужчины, чтобы понравиться, усваивают женские слабости, а женщины иногда (хотя и гораздо реже) подражают мужским манерам, дабы внушать к себе глубокое уважение: но то, что делают против природы, делают всегда очень плохо.

В брачной жизни супруги должны образовать как бы одну нравственную личность, движимую и управляемую рассудком мужа и вкусом жены. Ведь дело не только в том, что от мужчины можно ожидать больше основанного на опыте понимания, а от женщины — больше свободы и верности в чувстве. Чем возвышеннее душевный склад мужчины, тем больше он склонен считать своей главной целью услаждение любимого существа, и, с другой стороны, чем женщина прекраснее, тем больше стремится она на его усилия ответить благосклонностью. Следовательно, при таких отношениях нелепо спорить о достоинствах [той или другой стороны ], а там, где такой спор происходит, он служит вернейшим признаком грубости и противоречивости вкуса. А если уж речь идет о нраве повелителя, то, значит, дело до крайности испорчено: ведь там, где союз зиждется в сущности только на влечении, он уже будет наполовину разорван, как только возвысит свой голос приказание. Притязание женщины на такой жесткий тон крайне отвратительно, подобное же притязание мужчины в высшей степени неблагородно и достойно презрения. Между тем мудрый ход вещей приводит к тому, что утонченность и нежность чувств проявляют всю свою силу лишь вначале, затем от общения в обстановке домашней жизни они постепенно притупляются, а потом переходят в дружескую любовь, когда великое искусство состоит в конце концов в сохранении достаточных еще остатков первоначальных чувств, дабы равнодушие и скука не уничтожили всю ценность той радости, ради которой единственно только и стоило заключать такой союз.