Исходя из этого отличия собственно поэтического от созданий историографии и ораторского искусства, мы можем, в-третьих, установить еще следующие аспекты поэтического произведения искусства как такового.

α. Прозаическое в историографии заключалось по преимуществу в том, что, хотя ее содержание и могло быть внутренне субстанциальным и отличаться положительной действенностью, действительный ее облик по необходимости являлся в сопровождении относительных обстоятельств, громоздящихся случайностей и затмевающих его произвольных моментов, — но при этом историк не имел права изменить эту форму реальности, до конца принадлежащую непосредственной действительности.

αα. Дело такого преобразования и является главным призванием поэтического искусства, когда оно по своему материалу вступает на почву исторического описания. В этом случае оно должно отыскать внутреннюю сердцевину и смысл события, действия, национального характера, выдающейся исторической индивидуальности, удалив при этом хаотическую игру случайностей и побочные моменты происходящего, относительные обстоятельства и черты характера, и поставив на их место такие, через которые ясно будет просвечивать внутренняя субстанция явления, так что только в таком преображенном внешнем облике она может обрести соразмерное себе существование, и только теперь может быть развито и выявлено разумное в себе и для себя начало в соответствующей ему в себе и для себя действительности. Только благодаря этому поэзия может ограничить внутри себя свое содержание, сделав его устойчивым средоточием определенного произведения, и только тогда это содержание сможет развернуться в замкнутую целостность, поскольку оно, с одной стороны, более тесно связывает отдельные части, а с другой стороны, не ущемляя единства целого, предоставляет каждой единичной детали право самостоятельно запечатлеть свой облик.

ββ. Поэтическое искусство может идти еще дальше в этом отношении, если сделает своим основным содержанием не материал и значение действительно происходивших исторических событий, а какую-нибудь близко или отдаленно родственную им мысль, человеческую коллизию вообще, используя историческую обстановку, факты и характеры, скорее, лишь как индивидуализированное обрамление. Здесь возникнет, однако, двойная трудность, поскольку или факты, известные из истории и заимствуемые для изложения, не вполне будут сообразовываться с этой основной мыслью, или же, наоборот, если поэт отчасти сохранит эти известные сведения, а отчасти изменит их в важных моментах для своих целей, возникнет противоречие между тем, что твердо устоялось в наших представлениях, и тем, что вновь создано поэзией. Трудно, по все же необходимо преодолеть этот разрыв и это противоречие и создать настоящую и ненарушаемую гармонию между ними, ибо ведь и действительность в ее существенных явлениях имеет свои неоспоримые права.

γγ. Подобное требование необходимо выдвинуть и для более широкого круга явлений поэзии. Внешняя обстановка, характеры, страсти, ситуации, конфликты, события, поступки, судьбы, все то, что изображает поэзия, встречается и в самой действительной жизни, и гораздо чаще, чем обычно думают. Таким образом, и здесь поэзия как бы вступает на историческую почву, и в этой области все ее отклонения и изменения тоже должны вытекать из логики самого дела и из потребности найти для этого внутреннего содержания наиболее адекватное жизненное явление, а не из недостатка основательных знаний и малого опыта действительной жизни, и не из капризов и произвола или нелепых чудачеств сумасбродного оригинала.

β. Во-вторых, ораторское искусство относится к прозе вследствие своей практической конечной цели, каковая отвечает его намерениям и ради практического проведения которой оно обязано во всем следовать целесообразности.

αα. В этом отношении поэзия, чтобы равным образом не впасть в область прозаического, должна воздерживаться от всякой цели, лежащей за пределами искусства и чистого художественного наслаждения. Если для нее оказываются важными подобные намерения, которые в таком случае видны во всем замысле и способе изображения, то поэтическое произведение уже низведено со своих свободных высот, где оно является как существующее только ради самого себя, в область относительного, и тогда либо возникает разрыв между тем, чего требует искусство, и тем, чего требуют посторонние устремления, либо же искусство, вопреки своему понятию, будет использовано как средство и тем самым низведено до служебной роли. Такова, например, назидательность многих церковных песен, где определенные представления находят место только из-за их религиозного воздействия и присущая им наглядность противостоит поэтической красоте. Вообще поэзия в качестве поэзии отнюдь не должна наставлять нас в религиозном, и только религиозном, духе и не должна стремиться к тому, чтобы перевести нас в область родственную, правда, поэзии и искусству, но все же и отличную от них.

То же касается и поучений, моральных назиданий, возбуждения политических настроений или же просто поверхностного времяпрепровождения и развлечения. Ибо хотя в достижении этих целей поэзия среди всех искусств может оказать наибольшую помощь, однако она не должна этого делать, если желает свободно двигаться в своей собственной сфере, поскольку в поэтическом творчестве в качестве всеопределяющей цели господствует только поэтическое, а не то, что лежит за пределами поэзии, и все посторонние цели с гораздо большим успехом могут быть осуществлены иными средствами.

ββ. Однако и обратно, поэтическое искусство не должно стремиться к тому, чтобы занять абсолютно изолированное положение в конкретной действительности, но, будучи само жизненным, оно должно вступить в гущу жизни. Уже в первой части мы видели, сколь многообразны связи искусства с остальным внешним бытием, материал и способ проявления которого искусство также превращает в свое содержание и свою форму. В поэзии живое отношение к имеющемуся внешнему бытию и отдельным его событиям, частным и публичным обстоятельствам наиболее полно проявляется в так называемых стихотворениях на случай. В более широком смысле большинство поэтических произведений можно было бы назвать этим словом, но в более узком, собственном смысле значение его следует ограничить только такими созданиями, которые обязаны своим происхождением какому-нибудь современному им событию и посвящаются его прославлению, украшению, памятной дате и т. п. Но, переплетаясь таким образом с жизнью, поэзия, кажется, вновь попадает в зависимость, так что всей этой области поэтического часто приписывали только подчиненное значение, хотя к ней частично принадлежат знаменитейшие произведения, особенно лирические.

γγ. Поэтому встает вопрос, как же и в таком конфликте поэзия сумеет сохранить свою самостоятельность. Да попросту так, что она не будет рассматривать этот внешний, заранее данный повод и случай как существенную цель, себя же только как средство, а, напротив, поглотит этот действительный материал и разработает его в соответствии с правом и свободой фантазии. Тогда уже не поэзия будет случайным и привходящим моментом, а самый материал будет внешним поводом и толчком для того, чтобы поэт глубже проникал в суть вещей и с большей чистотой воплощал ее, впервые создавая таким образом из себя самого то, что без него в данном непосредственно реальном случае не было бы осознано в такой свободной форме.

γ. Итак, каждое подлинно поэтическое произведение есть бесконечный внутри себя организм, полный смысла и развертывающий это содержание в соответственном явлении; полный единства, достигающегося не тем, что форма и целесообразность абстрактно подчиняют себе все особенное, но тем, что все отдельное сохраняет такую же живую самостоятельность, как и целое, которое с кажущейся непреднамеренностью смыкается в нечто завершенно закругленное; наполненный материалом действительности, но не зависящий ни от ее содержания и его внешнего бытия, ни от какой-либо жизненной области, а свободно творящий из себя самого, чтобы, формируя и воплощая понятие вещей в его подлинном явлении, гармонически примирять внешне существующее с его глубочайшей сущностью.