Как на первый пример такой пантеистической поэзии мы можем опять-таки указать на индийскую поэзию, которая наряду с фантастикой блестяще развила и эту сторону.

Индийцы, как мы видели, имеют высшим божеством абстрактнейшую всеобщность и единство; хотя эта всеобщность и переходит затем в определенных богов — в Тримурти, Индру и т. д., однако она не фиксирует этой определенности, а дает низшим богам переходить обратно в высшие, равно как и последним в Брахмана. Уже в этом обнаруживается, что указанное всеобщее начало составляет единую, остающуюся одинаковой с собой основу всего, и если индийцы своей поэзией обнаруживают двоякое стремление, если они стремятся преувеличить черты отдельного существования, чтобы оно уже в своей чувственности выступало соразмерным всеобщему смыслу, или, наоборот, стремятся совершенно отрицательным образом отбросить всякую определенность ради единой абстракции,— то, с другой стороны, у них встречается и более чистый способ изображения только что указанного пантеизма, подчеркивающий имманентность божественного наличному для созерцания и исчезающему единичному.

Правда, в этом способе понимания можно было бы усмотреть больше сходства с тем непосредственным единством чистой мысли и чувственного, которое мы встретили у парсов; однако у парсов единое и превосходное, фиксированное для себя, само есть некое природное, свет. У индийцев же единое, Брахман, есть лишь бесформенное единое, которое только после преобразования приводит пантеистический способ изображения к бесконечному многообразию мировых явлений. Так, например, о Кришне говорится:

Земля, вода, огонь, воздух, пространство, манас, буддхи,
Основа личности — вот Моя восьмерично-разделенная природа;
Это —«низшая; но познай иную, высшую Мою природу,
Душу Живую, мощный,—Она этот преходящий мир объемлет.
Все существа — ее лона, постигни это;
Я начало, конец всего преходящего мира.
Выше Меня, Дхананджая, нет ничего иного;
Все на Мне нанизано, как жемчуг на нити.
Я вкус воды, Каунтея, Я блеск луны и солнца,
Я во всех Ведах живоносное слово, звук в эфире,
человечность в людях.
Я чистый запах в земле, в огне — сиянье,
Жизнь во всех существах, Я подвижников подвиг;
Я вечное семя существ, постигни, Партха;
Я мудрость мудрых, Я великолепие великолепных;
Я сила сильных, свободных от вожделения и страсти;
В существах Я закономерное влечение, мощный Бхарта.
От Меня состоянья: саттва, раджас и тамас,
Ибо не Я в них, а они во Мне, постигни это.
Три состоянья весь мир преходящий в заблуждение вводят,
И мир не знает Меня: вечный, Я пребываю над ними.
Божественна Моя тфуднооборная, из гун состоящая майя;
Те, что ко Мне стремятся, преодолевают майю.

Здесь такое субстанциальное единство нашло поразительнейшее выражение как в отношении имманентности существующим вещам, так и в отношении необходимости подняться над единичным.

Сходным образом Кришна говорит о себе, что он есть самое превосходное во всех различных существованиях (гл. X, ст. 21 и след.): «Среди светил я — лучезарное солнце, среди созвездий я — луна, среди Вед я — Сама-Веда, среди чувств я — манас, среди гор я — Меру, среди зверей я — царь зверей, среди букв я — «А», среди времен года я — время цветения» и т. д.

Но это перечисление самых превосходных вещей, равно как и голая смена образов, в которых снова и снова делается предметом созерцания одно и то же, остается вследствие однообразия содержания в высшей степени монотонным и в целом пустым и утомительным, как бы ни казалось сначала, что перед нами развертывается здесь необычайное богатство фантазии.